— Посиди тут, — велел я ей. — Я за водой. Поставлю вариться похлебку — поговорим. Если очень голодная — вот окорок.
Куртку и полотенце я нашел на берегу ручья, как и думал. Мыло с мочалкой пропали бесследно. Надеюсь, она их не съела…
Зачерпнув воды из бочки, я посмотрел на нее с сожалением: очень хотелось опустить голову в эту самую бочку и как следует прополоскать. Но я не рискнул — вода холодная, а голове моей и так выпало слишком много испытаний за последние пару дней. Или больше? Сколько времени я дрых под крылом дракона? Кто скажет, не она же… Хотя почему нет? Даже если она не умеет считать, то смену дня и ночи наверняка отличает, сможет показать на пальцах, сутки прошли или больше!
Когда я вернулся в хижину, девчонка догладывала окорок, устроив его у себя на коленях и придерживая запястьями, чтобы не запачкать бинты. Зубы у нее оказались что надо: на кости остались отпечатки — я рассмотрел, когда забрал у нее остатки. Ругать не стал — толку-то? Сказал только:
— Неудобно же так Я бы отрезал, сколько нужно.
— Тебе не оставила, — неожиданно сконфузившись, ответила она. — Забыла.
— У меня еще есть. Но если ты и дальше будешь так жрать, скоро все закончится.
— Охота? — спросила она, заметно оживившись.
— Из меня охотник, как из тебя певчая птичка.
— Ты ужасно поешь, — заявила вдруг она.
— Спасибо, я знаю. Я нарочно это делал.
— Я поняла. Иначе бы…
Я не стал уточнять, что именно она бы сделала, но догадывался — меня не ждало ничего хорошего. Даже надежно скованный дракон вполне может учинить пакость человеку, оказавшемуся у него под боком. Так вот повернется немного — и поминай, как звали.
Повесив котелок над огнем и засыпав в него крупу, я сел напротив девчонки и попытался придумать, с чего начать разговор. Пока он как-то не клеился.
— Как тебя зовут?
— Как хочешь, — был ответ.
— Не понял, — нахмурился я. — У тебя нет имени или ты просто не желаешь называть его невесть кому?
— Имя есть, — подумав, сказала девчонка. — Только я его не скажу. Даже если захочу. И ты не повторишь.
— А, ты имеешь в виду, что человек его просто не выговорит?
Она покивала и добавила:
— Поэтому зови, как хочешь. До этого люди звали меня Буркой. Иногда Бурушкой.
— Как?! — оторопел я. — Я понимаю, что по масти назвали, но… Это же для коровы имя… или для лошади. Для скотины, одним словом! Кто тебя так обласкал?
— Там… — она неопределенно махнула рукой. — Старые люди.
— Ладно, — сказал я. — Обо всем по порядку. Для начала… Мне нужно как-то к тебе обращаться. Ты не будешь возражать, если я стану называть тебя… скажем, Кьяррой?
— Нет, — подумав, ответила она. — А это что-то означает?
— На одном малоизвестном наречии — «огонь-девка», — усмехнулся я. — Как раз для тебя.
«Хотя бы в одном смысле слова», — добавил про себя.
— Пускай, — после паузы сказала девчонка. — Мне нравится. Звонко.
Я уже заметил: она всегда подолгу думает, прежде чем заговорить. Может быть, не очень хорошо понимает обращенную к ней речь, а может, подбирает нужные слова. Я склонялся ко второму варианту.
— А тебя называли Санди, — произнесла она. — Я слышала.
— Это сокращение. Я — Рок Сандеррин.
— Большое имя, — задумчиво сказала Кьярра.
— Ты имеешь в виду, длинное?
— Нет. Большое, — она изобразила руками в воздухе какую-то фигуру. — И громкое.
— Я бы так не сказал… Известное в определенных кругах — это да.
— Ты не понимаешь, — покачала она головой. — Большое и громкое — это не то, что ты сказал.
— Звучное? — предпринял я еще одну попытку, но Кьярра только вздохнула, и я отступился. Какая мне разница, кажется ей мое имя таким или этаким? — Не важно. Называй меня Санди.
— Мне нравится — Рок.
— Хорошо, называй меня Роком, — согласился я, хотя так ко мне не обращались со времен далекого детства. Я уже и забыл, как это звучит.
— Зачем? — спросила Кьярра, указав на котелок.
Я как раз в нем помешивал: вода закипела быстро, и я добавил к крупе приправы и ломтики вяленого мяса.
— Есть будем.
— Так вкуснее, — кивнула она на обглоданную кость, которую я пока не выбросил. Подумала и добавила: — Сырое мясо лучше. Это очень соленое.
— Сырого нет, — ответил я. — И я сказал уже, что не умею охотиться.
— Я умею.
— В лесу?
На этот раз последнее слово осталось за мной, и я добавил:
— Люди не едят мясо сырым. Ну, за редким исключением.
Как же, знал я одного любителя побаловаться рубленой говядиной с луком и перцем. Говорят, вкусно, но я воздержался от дегустации. Наверно, правильно сделал: пару лет назад тот гурман умер. Оказалось — подцепил через эту свою сырую говядину червя, который и быков-то убивает, не то что человека. Думал, просто недомогает, а потом стало поздно. Говорили, его бы и чародеи не спасли — черви ему все внутренности источили.
Конечно, такое может случиться с каждым: не всегда есть возможность приготовить что-то как следует, а оголодаешь — и вовсе тухлятине рад будешь. Но зачем нарочно-то такое употреблять? Не в древности живем, огонь давно научились разводить…
— Что ж, — сказал я. — Вот и познакомились.
Кьярра кивнула, разглядывая огонь в очаге и принюхиваясь: пахло аппетитно.
— О каких старых людях ты говорила?
— Старых людях? — удивилась она.
— Ты сказала, что какие-то старые люди называли тебя Бурушкой, — скрипнув зубами, произнес я.
Никогда не отличался терпением, но сейчас деваться было некуда: если я хочу хоть что-то разузнать, придется разговаривать с девчонкой, как с дурочкой — повторяя одно и то же по дюжине раз, пока до нее не дойдет. Хотя нет, неправильное сравнение. Не как с дурочкой — как с иностранкой, которая толком не знает нашего языка, а тем более обычаев. Вот это будет верно.
— А… — протянула Кьярра. — Они жили рядом со мной.
— В горах?
Она кивнула.
— И как же вы… хм… познакомились? Я думал, люди боятся драконов, тем более диких.
— Боятся, — согласилась Кьярра. — Они тоже сперва боялись. А потом я стала не дикая.
— Они тебя… м-м-м… приручили? То есть думали, что приручили?
Она кивнула.
— И как это вышло?
— Просто. Они пришли и стали жить в горах. Недалеко от моего дома, только ниже. — Кьярра протянула руку и пальцем подтолкнула уголек, готовый выпасть на пол, обратно в очаг. — У них были козы. Много.
