— И ты, надо полагать, не отказывалась ими полакомиться?
Она замотала головой и сердито взглянула на меня.
— Мама запретила мне брать что-то у людей! Сказала, от этого может быть большая беда!
— Вот даже как… — протянул я. — А где твоя матушка? Или ты уже жила одна? Как положено по вашим обычаям?
— Мы жили вместе, — сказала Кьярра после паузы. — Но однажды мама улетела. Она часто улетала надолго, я привыкла. И я уже умела охотиться в одиночку. Наверно, по-вашему, это значит — стала взрослая?
— Пожалуй, — согласился я. — Если можешь выжить в одиночку, то ты взрослый. Даже если лет тебе еще совсем мало.
— Вот так и было. Но я еще не отселилась. Поблизости не было хороших мест. Кругом люди. Мама искала, куда улететь вдвоем. Чтобы совсем дикие горы. И дичи хватало.
Я отметил это, чтобы вернуться позже. Искала? Что именно искала и каким образом? Просто высматривала сверху подходящие места, узнавала, кто обитает поблизости? Может, и так, но что-то мне подсказывало: не все здесь настолько просто…
— Ее все не было и не было, — тоскливо произнесла Кьярра, глядя в огонь. — На третью зиму я поняла… она не прилетит.
— Ты не пробовала ее искать? — невольно спросил я.
— Нет. Я никогда не улетала далеко от дома. Страшно. И я не знала, где искать. Она не сказала.
Я помолчал. Глупо было предполагать, что ее мать нашла где-то пристанище поуютнее, а то и нового кавалера, и решила остаться там, бросив неразумную дочь выживать, как сумеет. Скорее всего, с ней что-то случилось, а что именно — оставалось только гадать.
— Выходит, ты еще очень молода? — спросил я наконец.
— Наверно. Я не знаю, как считать на ваши годы.
— А что ты помнишь? Я имею в виду у людей?
Может, хоть так удастся сориентироваться и прикинуть, который ей год. Или век — драконы живут долго.
— Ну… — Кьярра пошевелила пальцами босых ног. Это зрелище ее явно забавляло. — Как драконы еще были дикими, я не помню. Мама помнила, рассказывала. А как в наших горах появились рудники — уже помню.
Я чуть не подавился похлебкой, которую как раз пробовал на соль. Язык обжег — это точно.
— Ваши горы — это которые?
— Те, в которых я жила.
— Это понятно! Где они находятся? — Я осекся. — Тьфу ты, ты же не сможешь объяснить… Хотя…
Где-то у меня была старая карта, довольно грубая, но очертания континента, рек и озер на ней вполне узнаваемы…
— Гляди-ка, — я расстелил карту на полу. — Вот здесь — Таллада, город, в который тебя привезли. Ближайшие горы — вот они, рудники примерно в этих местах. А это — река. Узнаешь? Так она должна выглядеть сверху.
— Похоже, — согласилась Кьярра, по-птичьи склонив голову набок и разглядывая схематичный рисунок. — Меня везли сперва по земле, потом по реке. Потом опять по земле.
«Угадал, Санди, молодец!» — сказал я себе.
— Значит, обитала ты где-то здесь… И тебе очень долго удавалось никому не попадаться на глаза. Видно, матушка хорошо тебя выучила.
— Да. Я старалась охотиться подальше от людей. Вот тут, — она ткнула пальцем в карту, туда, где ничего не было, кроме надписи «неисследованные территории», — хорошие горы. Высокие. Много дичи. Только жить негде.
— В смысле, нет пещер?
Она кивнула.
— Там просто камни, камни… Реки. Ущелья. Есть леса. А мне не спрятаться.
— Понятно… — Я свернул карту, убрал ее на место и снова сел напротив Кьярры. — Но если ты старалась никому не показываться, как же те старые люди? С козами?
— Говорю же: они пришли и стали жить. Построили хижину… — Она огляделась и добавила: — Меньше твоей. Совсем маленькую. Они жили там вдвоем и брали козлят греться зимой.
— Представляю, — кивнул я, поскольку видел жилища таких козопасов.
— Сперва они были не очень старые, — продолжала Кьярра. — Он пас коз на верхних лугах. Там хорошая трава. А потом все ниже и ниже.
— Одряхлел и уже не мог забираться так высоко?
— Наверно. Он ходил с такой длинной палкой… Сперва направлял ей коз, а потом опирался на нее. И стал совсем… — Она поискала слово, не нашла и изо всех сил скривила лицо. — Такой.
— Морщинистый, — подсказал я. — От старости.
— Да. И белый. Но не как ты.
— Седой?
— Да. И она тоже. Они даже сделались меньше. Как будто высохли.
— Со стариками такое случается.
Я подбросил еще дров в огонь.
В комнате было уже жарко, но Кьярра двигалась все ближе к очагу, и манил ее вовсе не аромат похлебки. Мне казалось, ей хочется запустить руки в раскаленные угли, словно в гору самоцветов.
— Я охотилась, — сказала она. — И нашла козу на самом верхнем лугу. Их туда давно не гоняли. Она сама пришла.
— Козы могут, — усмехнулся я, — за ними глаз да глаз!
— Мама запрещала брать что-то у людей. И я эту козу не тронула, — продолжила Кьярра. — А вечером услышала, как она кричит и плачет.
— Кто, коза?
— Нет, старая женщина. Ее муж уснул на солнце и растерял половину стада. Какие-то козы вернулись сами, а другие нет.
— Какого-нибудь подпаска за такое бы здорово избили, — пробормотал я.
— Она его била своей палкой, — сообщила Кьярра. — Но не сильно. Она стала совсем слабая. А потом они ходили и звали. В темноте. Опасно. Даже с огнем.
— И ты не удержалась?
Повисла пауза.
— Мне стало их жалко, — сказала наконец Кьярра. — До утра я нашла почти всех коз и принесла поближе к дому. К их дому, не своему.
— Они от страха не передохли? — невольно спросил я, и она помотала головой. Высохшие волосы распушились, и треугольное лицо Кьярры с грубоватыми чертами в таком обрамлении выглядело даже симпатичным.
— Они еще отбивались. — Она неуверенно улыбнулась. — И блеяли так, что старая женщина услышала. Вышла и… ну… Заметила меня. И замахнулась палкой.
— Могу представить. — Я тоже улыбнулся, представив старушку, норовящую огреть клюкой дракона. — Решила, наверно, что ты воруешь?
— Ну да. Но сразу сообразила, что это пропавшие козы. Которые сами пришли — тех они закрыли в загоне… — Кьярра вздохнула. — Я потом еще много раз их собирала. Услышу, она кричит: «Бурушка, помоги!»… и лечу.
— Неплохо старики устроились, — пробормотал я. — Как только они тебя не приспособили пасти этих своих коз на верхних пастбищах… Что ты отворачиваешься? И такое бывало?
— Ну да, а что? Забираются они туда сами, а согнать мне не трудно, — пожала она плечами. — Козы умные. Быстро привыкли. И мне было не скучно. Старые люди меня почти не боялись. Даже разговаривали немного.
