— Как бы объяснить… Представь, например… Ты знаешь драконов больше себя?
— Разве что маму. Но я выросла с тех пор, как видела ее последний раз. Может, теперь я больше ее. Она говорила, отец был намного крупнее, а я похожа на него.
— Куда он подевался? Погиб? — нахмурился я, но Кьярра промолчала. — Ну да ладно. Вспомни: когда ты была маленькой, разве тебе не хотелось скорее вырасти и стать такой, как твоя мать? Или даже крупнее и сильнее?
— Хотелось, — подумав, кивнула она.
— А ты не играла? Не воображала, будто ты уже взрослая и могучая?
— Ну… — По-моему, она покраснела. — Разве что иногда. Когда мама не видела. Что, и люди так делают?
— Еще как. В том числе и взрослые. Многим нравится представляться сильнее, умнее и богаче, чем они есть на самом деле. И я не исключение, — добавил я справедливости ради. — Притворялся, будто я, невзирая на молодость, подвизался в наемниках и руки мои по локоть в крови убитых. И красные перчатки — это в память о них… уже не помню, какой именно вздор я нес. Главное, девицам нравилось. Серьезные-то мужчины только посмеивались, слушая этот бред…
— И никто не догадался, что ты все выдумал?
— Нет. Не нашлось никого, кто вздумал бы ковырнуть меня и проверить, в самом ли деле я такой отважный боец, каким себя расписываю, — улыбнулся я. — Но я на то и рассчитывал: провожатого задирать не станут. А я, хоть и был молод, глуп и любил приврать, дело свое знал. Ну а потом байки мои забылись, осталось только прозвище — «Красные перчатки», сами эти перчатки да репутация типа, который может прирезать за косой взгляд в его сторону. Но к этому времени я ее уже заслужил.
— У тебя дурной нрав, так Тродда говорила, — заметила Кьярра.
— Она не ошиблась.
— Еще она обиделась, что ты на нее не взглянул. Как на женщину. Хотела поколдовать, но Сарго велел оставить тебя в покое.
— Это я сам слышал, — улыбнулся я.
— Я думала, муж должен разозлиться, если жена смотрит на другого. А он так спокойно говорил… — протянула Кьярра.
— Это же чародеи. У них все не как у людей.
— А как у кого? — тут же спросила она.
— Как у чародеев, — вздохнул я. — Я имею в виду, они тоже люди, но живут наособицу. А насчет отношения к развлечениям на стороне… Сложно сказать, я впервые увидел пару чародеев. Они обычно одиночки. Никто их подолгу не выдерживает.
— Ясно… Драконы тоже одиночки, — сказала вдруг Кьярра. — Но это потому, что трудно прокормиться. Теперь трудно. Раньше жили семьями, мама слышала. Сейчас кругом люди. Странно, да?
— Что именно?
— Дракон большой и сильный, а люди маленькие и слабые. Но они все равно победили. Хорошо, не убили всех. Но диких уже не осталось. Мама думала, мы с ней последние.
— А твой отец? — не удержался я.
— Он был не дикий, — сказала Кьярра. — Ну, я так поняла. Мама мало о нем рассказывала.
— Какой же тогда?
— Боевой, — ответила она. — Все, что я знаю: была какая-то война у людей. И отец разбился. Его люди погибли, а он уцелел. Мы живучие. Мама его спасла и кормила, пока его рана не зажила. Она думала, он останется, но он вернулся к людям. Что с ним было дальше, она не знала.
— Он, может, до сих пор служит… — пробормотал я.
— Наверно. Или погиб. Потом еще много воевали. Но мама не очень расстроилась, — закончила Кьярра, — потому что у нее была я.
— Все, как у людей… — Я перехватил ее вопросительный взгляд и пояснил: — Частая история: женщина берет на постой раненого бойца или просто путника. Он отлежится, отъестся да и уйдет дальше по своим делам… Но, бывает, остается ребенок.
— Правда, похоже, — согласилась она. — Но ты опять заговорил о другом. А правды про свои перчатки так и не сказал.
— Да уж, тебя с толку не собьешь…
— Это потому, что я слышу только главное. То есть я все слышу, но про это не забываю.
Я помолчал, собираясь с мыслями, потом сказал:
— Если рассудить здраво, то я в самом деле немного увечный.
— Разве? — удивилась Кьярра.
— Так-то не заметно. И мне повезло, что оно проявилось не сразу, не с детства, иначе плохо бы мне пришлось…
— Ты опять говоришь много лишних слов.
— Теперь я не знаю, с чего начать, вот и рассказываю подряд, — пояснил я. — Однажды… нет, не так. Это всегда со мной было. Знаешь, я мог легко понять, что у моих младших братьев болит. Они еще говорить не умели, только орали, а я всегда угадывал — зубы у них режутся, живот крутит или оса ужалила. Мать сперва не верила, потом… Потом разнесла по всей округе. Хотела меня лекарю в ученики отдать, но тот сказал — никаких способностей к ремеслу у меня нет. А то, что я так вот чувствую… случается. Мне без разницы, человек или скотина, всегда правильно определял, что с ними не так. Но вот лечить — нет, этого не дано.
— И что потом?
— Чем старше я становился, тем сильнее это проявлялось, — ответил я. — Меня звали, когда собирались копать колодец, — водные жилы я тоже чувствую…
— Тебя продали в шахты? — спросила вдруг Кьярра.
— Н-нет… с чего ты взяла?
— Если ты можешь найти воду или руду, то дорого стоишь.
— Рабовладение отменили, — просветил я, — довольно давно по человеческим меркам. Правда… пристроить кого-то на каторгу и загнать в рудники — это запросто, тут ты права. Может, и до этого бы дошло, как знать… Но так-то я был чем-то вроде талисманчика для нашего поселка. Мне приплачивали за работу на ярмарках: я сразу говорил, хорошую телку или лошадь продают или хворую. И за обратное тоже платили, причем вдвое…
— Это как?
— Так, что кому-то нужно было сбыть с рук скотину с изъяном, который не враз разглядишь. А мне доверяли. Если бы я сказал, что она годная, ее бы взяли.
— Но обман бы раскрылся. И тебе перестали бы верить. А то еще и побили.
— Представь себе, на то, чтобы до этого додуматься, у меня даже в те годы ума хватило, — усмехнулся я. — Было дело, правда… Брал деньги за ложь, а потом правду говорил. Но это только с заезжими, чужаками. Потом делился со своими, ясное дело…
— И почему ты ушел?
— Работник из меня получился так себе. Привык к легким деньгам… а ярмарки не каждый день случаются, и между ними нужно себя чем-то занять.
— Красить?
— Нет, про красильщика я придумал. Отец с обозами ходил, торговал понемногу, хотел и меня к этому делу приспособить. Не получилось.
— Но ты же ходишь с обозами, — не поняла Кьярра.
— Да, только не торгую. Слишком скучно, — сказал я. — Так уж получилось: когда я достаточно подрос, отец взял меня с собой. И на каком-то привале рядом оказались путники с провожатым. Он-то и разглядел, что я собой представляю. Мы друг друга легко отличаем. Словом, домой я уже не вернулся.
