Над морем летали вертолеты; как-то под вечер, после Нового года, на вересковую пустошь за Боскарбенскими скалами отправился отряд саперов, они установили там минные заграждения. Колючая проволока вокруг, красные флажки на столбах и огромные щиты с надписями, предупреждающими гражданское население об опасности, — все это нагоняло жуткий страх. Когда с той стороны дул ветер, днем ли, ночью ли до городка доносились звуки выстрелов. Особенно тревожно было по ночам — люди просыпались и в страхе гадали, что же происходит на самом деле.
Время от времени Ричард все же появлялся, как всегда неожиданно. Его шаги в холле, его звучный голос наполняли Пенелопу радостью. Обычно он приходил после ужина посидеть с ней и Лоренсом, выпить кофе, сыграть в триктрак. А однажды, позвонив, когда уже было довольно поздно, снова сводил ее пообедать к Гастону; они распили еще одну бутылку того дивного вина и поговорили.
— Ричард, расскажи мне, как ты провел Рождество.
— Очень тихо.
— Что ты делал?
— Ходил на концерты. Был на ночной службе в Вестминстерском аббатстве. Разговаривал.
— С матерью?
— Не только. Заходили друзья. Но больше с нею.
Пенелопа заинтересовалась:
— О чем же вы говорили?
— О многом. И о тебе тоже.
— Ты ей рассказал обо мне?
— Да.
— И что ты сказал?
Он протянул руку через стол и взял ее руку в свою.
— Что я нашел ту единственную в мире женщину, с которой хотел бы провести остаток моей жизни.
— А сказал ты, что я замужем и что у меня ребенок?
— Сказал.
— И как она отреагировала на такую подробность?
— Поначалу удивилась, а потом проявила полное понимание и сочувствие.
— Она милая.
Он улыбнулся:
— Мне она тоже нравится.
Долгая зима подходила к концу, в Корнуолле весна наступает рано. Все вокруг еще дрожит от холода, но воздух пахнет иначе, и от солнца начинает веять теплом — значит она идет. И в этом году все было, как всегда. В разгар военных приготовлений, благополучно миновав парящие над морем вертолеты, в укрытые от ветров долины прилетели перелетные птицы. Невзирая на большие газетные заголовки, на рассуждения и слухи о неизбежном вторжении в Европу, подкрались первые благоуханные дни, ярко-голубое небо, тишина и покой. На деревьях набухли почки, зазеленели ростки папоротника на пустошах и по обочинам дорог.
В один из таких сияющих дней Ричард оказался свободным, и они наконец-то смогли вернуться в мастерскую. Зажечь камин, чтобы он светил их любви; погрузиться в тайный, только им принадлежащий мир, утолить свою страсть, слиться в едином, непостижимом, всепоглощающем озарении.
Потом она спросила:
— Когда мы еще придем сюда?
— Хотел бы я это знать.
— Я жадная. Я хочу, чтобы всегда было завтра.
Они сидели у окна. За окном все было залито солнцем, сверкал ослепительно-белый песок, по синему морю танцевали солнечные блики. С резкими криками кружили над морем чайки, и внизу, прямо под мастерской, в небольшой заводи, на берегу двое мальчишек ловили креветок.
— Теперь существует только сейчас, завтра — это как награда.
— Теперь — это во время войны?
— Война — тоже часть жизни, как рождение и смерть.
Она вздохнула:
— Я стараюсь подавить в себе эгоизм. Все время напоминаю себе, что миллионы женщин многое отдали бы за то, чтобы поменяться со мной местами, жить, как живу я, в безопасности и в тепле, не страдая от голода и вместе со своими близкими. Но мне от этого мало радости. Я чувствую себя обделенной, потому что не могу все время быть с тобой. И оттого, что ты где-то рядом, становится еще горше. Ты не несешь сторожевую службу в Гибралтаре, не сражаешься в джунглях Бирмы, не плаваешь на эсминце в Атлантике. Ты здесь. И все же война разделила нас, она не дает нам быть вместе. Все вокруг бурлит, только и говорят что о вторжении, и у меня ужасное чувство, что время проходит мимо нас. Все, что мы можем ухватить, это несколько украденных часов.
— В конце месяца мне дадут недельный отпуск, — сказал он. — Ты сможешь поехать со мной?
В это время она смотрела на мальчиков, выбиравших сети, поставленные для ловли креветок. Один из них что-то нащупал в водорослях. Он присел, чтобы посмотреть, что это, и замочил в воде штаны.
Недельный отпуск?! Пенелопа недоуменно уставилась на Ричарда. Она ослышалась или он нарочно поддразнивает ее, чтобы она перестала грустить? По выражению ее лица он все понял и улыбнулся.
— Это правда, — подтвердил он.
— Целая неделя?
— Да.
— Почему же ты не сказал раньше?
— Приберег приятную новость напоследок.
Неделя. Вдали от всего и всех. Они вдвоем и больше никого.
— Куда мы поедем? — осторожно спросила она.
— Куда хочешь. Можем поехать в Лондон. Остановиться в «Рице» и ходить по театрам и ночным клубам.
Она обдумала этот вариант. Лондон. Оукли-стрит. Но Лондон — это Амброз, а дом на Оукли-стрит населен привидениями; там ей будут мерещиться Софи и Клиффорды.
— Не хочу в Лондон, — сказала она. — А есть другие места?
— Есть. Старый дом, который называется Трезиллик, на южном берегу полуострова Роузленд. Не больно большой и роскошный, но весь обвит лиловой глицинией, и сад там спускается к протоке.
— Ты там бывал?
— Да. Я провел там лето, когда учился в университете.
— А кто в нем живет?
— Приятельница моей матери — Хелена Брэдбери. Муж ее, Гарри Брэдбери — капитан военно-морского флота, командует крейсером. После Рождества моя мать написала ей, и два дня назад я получил от нее письмо. Она приглашает нас погостить.
— Нас?
— Тебя и меня.
— Она знает обо мне?
— Разумеется.
— Но если мы остановимся у нее, не придется ли нам таиться и спать в разных комнатах?
Ричард засмеялся:
— Ты ужасно все усложняешь. В жизни не встречал такой женщины.
— Ничего я не усложняю. Просто я практичный человек.
— Не думаю, чтобы возникла такая проблема. Хелена — женщина современных взглядов. Она выросла в Кении, и, не знаю уж, как это получилось, но англичанки, выросшие в Кении, как правило, не отличаются ханжеством.
— Ты принял приглашение?
— Еще нет. Хотел сначала поговорить с тобой. Обсудить и другие обстоятельства. Например, как отнесется к этому твой отец…
— Папа́?
