Ричард уехал. Пенелопа научилась жить без него — выбора у нее не было. Ведь не скажешь: «Я этого не вынесу», потому что если ты не в силах это вынести, то нужно остановить вселенную и сойти с поезда, а жизнь не позволяет это сделать. Чтобы заполнить пустоту, занять чем-то руки и голову, она делала то, что испокон веков делают женщины, когда им тяжело и тревожно: с утра до ночи хлопотала по дому, обихаживала семью. Она вычистила и вымыла дом от чердака до винного погребка, выстирала одеяла, вскопала огород. Это не отвлекало ее от мыслей о Ричарде, и она по-прежнему хотела лишь одного — чтобы он был рядом, но хоть была какая-то польза: дом сверкал и благоухал чистотой, а на грядке зеленела только что высаженная рассада капусты.
Много времени Пенелопа проводила с детьми. Их мир был прост и ясен, общение с ними успокаивало. Нэнси в свои три года была уже личностью: деловитая, целеустремленная, решительная; ее высказывания и критические замечания удивляли и забавляли Пенелопу. А Кларк и Рональд росли не по дням, а по часам и поражали Пенелопу зрелостью своих суждений. Она уделяла им много внимания, помогала в сборе коллекции раковин, вникала в их проблемы и отвечала на все вопросы. Они уже были не голодные птенцы, которым надо было все время что-то класть в рот, и теперь она держалась с ними на равных. Самостоятельные люди. Поколение будущего.
Как-то в субботу она отправилась с детьми на прогулку, а вернувшись, застала в Карн-коттедже генерала Уотсона-Гранта, он уже собирался уходить. Приходил навестить Лоренса. Они хорошо поболтали, Дорис напоила их чаем.
Пенелопа провожала его до калитки. У пышного куста азалии, сплошь покрытого белыми нежными цветами, генерал остановился.
— Какая прелесть! — сказал он, указывая на куст тростью. — Украшение земли.
— Я их тоже очень люблю. Такие изысканные цветы. — Они с Пенелопой шли вдоль бордюра из эскалонии, усыпанной темно-розовыми бутонами, которые уже лопались, обещая, что вот-вот весь бордюр зацветет пышным цветом. — Даже не верится, что уже пришло лето. Сегодня мы с детьми гуляли по берегу, там наводят чистоту. Старик с лицом, похожим на брюкву, выгребал граблями плавники из песка и прочий мусор. И тенты уже установили, открылось кафе-мороженое. Оглянуться не успеем, как появятся первые курортники. Слетятся, как ласточки.
— Есть какие-нибудь вести от твоего мужа?
— …От Амброза? Кажется, у него все в порядке. Хотя писем давно не было.
— Тебе известно, где он находится?
— На Средиземном море.
— Значит, он не увидит этого зрелища.
Пенелопа нахмурилась:
— Не поняла?
— Вторжения в Европу. Открытия второго фронта.
Сердце у Пенелопы упало.
— А-а, да, — ослабевшим вдруг голосом отозвалась она.
— Не повезло парню. Признаюсь, я отдал бы правую руку, лишь бы снова стать молодым и быть там, в гуще сражения. Мы так долго готовились. Слишком долго. Но теперь вся страна ждет, чтобы ринуться в атаку.
— Да, знаю. Война сейчас снова в центре внимания. Идешь по улице, и от окна к окну можно прослушать всю сводку новостей. Люди покупают газеты и читают, не отходя от киоска. Так было во время Дюнкерка и Битвы за Англию и при Эль-Аламейне
[35].
Они подошли к калитке и опять остановились. Генерал оперся на трость.
— Приятно было повидать твоего отца. Мне почему-то вдруг захотелось навестить его, и я отправился. Просто поболтать.
— Представляю, как он обрадовался. — Пенелопа улыбнулась. — Он скучает по Ричарду Лоумаксу и по триктраку.
— Он мне так и сказал. — Их глаза встретились. Во взгляде генерала светились доброта и участие. Интересно, подумала Пенелопа, много ли Лоренс счел нужным рассказать своему старому другу? — А я и не знал, что Лоумакс уехал. Что-нибудь от него слышно?
— Да.
— Как он там?
— Об этом не пишет.
— Ну да, все засекречено. Такой строгой секретности я не припомню.
— Я даже не знаю, где он. На конверте одни только буквы и цифры. А о телефоне и речи нет, будто он еще и не изобретен.
— Ничего, ничего. Скоро ты получишь от него весточку, можешь мне поверить. — Он отворил калитку. — Надо двигаться. До свидания, моя дорогая. Приглядывай за отцом.
— Спасибо, что навестили.
— Для меня это такое удовольствие. — Он вдруг приподнял шляпу, наклонился и чмокнул ее в щеку. Пенелопа растерянно молчала — никогда прежде он этого не делал. Помахивая тростью, генерал бодро зашагал по переулку.
Вся страна ждала. И это ожидание было самым страшным. Ожидание боев; ожидание сообщений; ожидание смерти. На Пенелопу словно повеяло ледяным ветром. Она затворила калитку и медленно побрела по дорожке к дому.
Письмо от Ричарда пришло два дня спустя.
Ранним утром Пенелопа первой спустилась вниз и увидела письмо там, где его оставил почтальон, — на комоде в холле. Адрес написан черными чернилами, нескладный большой конверт. Она взяла письмо, пошла в гостиную, устроилась с ногами в большом отцовском кресле и распечатала конверт. Внутри были четыре плотно сложенных листка тонкой желтой бумаги.
Где-то в Англии…
20 мая 1944 года
Пенелопа, моя любимая!
В последние недели я много раз садился за письмо тебе, но не успевал написать и трех строк, как кто-то стучал в дверь, звал к телефону или меня срочно требовало начальство.
Но вот наконец-то выпал час, когда я могу быть совершенно уверен, что меня никто не потревожит. Твои письма благополучно дошли, они для меня источник радости. Я как влюбленный мальчишка таскаю их всюду с собой, читаю и перечитываю без конца. И слушаю твой голос, хотя и не могу быть с тобой.
Мне много надо тебе сказать. Правда, не знаю, с чего начать, — ведь мы о многом уже говорили. Но что-то обошли молчанием. Это письмо о том, что мы обошли молчанием.
Ты упорно не хотела говорить об Амброзе, и, пока мы были в Трезиллике, обитали в мире, принадлежащем только нам двоим, это было понятно. Но потом он не выходил у меня из головы, и мне совершенно ясно, что он — единственный для нас камень преткновения, единственная преграда на пути к нашему счастью. Нельзя отнять чужую жену и остаться святым. Я стараюсь об этом не думать, но в голове, помимо моей воли, строятся планы на будущее: конфронтация, признание вины, адвокаты, суды и, в конечном счете, — развод.
Может так случиться, что Амброз поведет себя как джентльмен и даст согласие на развод. Хотя, честно говоря, у меня нет на это ни малейшей надежды, и я хоть сегодня готов предстать перед судом как виновный соответчик и побудить его к разводу. Если это случится, он может заявить свои права на Нэнси, но этот мост нам предстоит перейти, когда мы дойдем до него.
