У Оливии от скуки свело скулы. Когда гвардеец на минуту отвернулся, чтобы наполнить опустевший стакан, она тут же обратилась в бегство: выкарабкалась из кокпита на палубу и прошла вперед мимо каютной надстройки, на крыше которой загорала какая-то молодая особа — практически нагишом. На передней палубе Оливия отыскала незанятый уголок и села прямо на доски, прислонившись спиной к мачте. Гомон голосов долетал до нее и сюда, но, по крайней мере, можно было побыть одной. Было жарко. Она сидела и с тоской смотрела на море.
Вдруг к ее ногам упала тень. Она подняла голову, опасаясь опять увидеть виндзорского гвардейца, но это оказался мужчина с бородой. Она обратила на него внимание, как только взошла на борт, но поговорить им до сих пор не пришлось. Борода у него была с проседью, а густые волосы — белые как снег. Очень высокого роста, мускулистый, поджарый, в белой рубахе и выцветших, просоленных джинсах.
Он спросил:
— Принести вам еще выпить?
— Да нет, пожалуй.
— Вы хотите побыть одна?
Голос приятный. И непохоже, чтобы он стал, распространяясь о своей персоне, пользоваться вместо личного местоимения словом «человек». Она ответила:
— Не обязательно.
Он присел рядом на корточки. Их глаза оказались на одном уровне, и Оливия увидела, что у него они такого же размытого, светло-голубого цвета, как джинсы. А лицо загорелое, в глубоких складках. Похож на писателя.
— Тогда можно мне с вами посидеть?
Она было замялась, но потом с улыбкой ответила:
— Отчего же нет.
Он назвался: Космо Гамильтон. Живет здесь, на острове, уже двадцать пять лет. Нет, не писатель. Когда-то имел свою контору проката яхт. Потом служил в одной лондонской фирме, которая занималась устройством туристических поездок. А теперь просто свободный человек, сам себе господин.
Оливия, неизвестно почему, заинтересовалась.
— И вам не скучно?
— Почему же мне должно быть скучно?
— Ведь у вас нет никаких дел.
— У меня тысяча дел.
— Назовите хотя бы два.
Он посмотрел на нее смеющимися глазами.
— Вы меня обижаете.
И действительно, у него такой деятельный, работящий вид, что трудно подозревать в нем бездельника. Оливия улыбнулась:
— Я шучу.
Он тоже улыбнулся, сощурив уголки глаз, и улыбка озарила его лицо теплым светом. Оливия почувствовала, как сердце у нее в груди гулко забилось.
— У меня есть яхта, — принялся объяснять он, — и дом. И сад. Полки с книгами. Две козы. И три дюжины кур-бентамок — судя по последним подсчетам. Бентамки, как известно, быстро размножаются.
— Вы сами ходите за курами? Или ваша жена?
— Моя жена живет в Уэйбридже. Мы разведены.
— И вы один?
— Не совсем. У меня есть дочь. Она ходит в школу в Англии, так что в учебное время живет с матерью. А на каникулы приезжает ко мне.
— Сколько ей?
— Тринадцать. Зовут Антонией.
— Она, должно быть, любит приезжать сюда?
— Да. Нам тут хорошо живется. А вас как зовут?
— Оливия Килинг.
— Где вы поселились?
— В «Лос-Пиньос».
— Вы одна?
— Нет, с друзьями. Поэтому и здесь оказалась. Кому-то из нашей компании прислали приглашение, и мы все притащились.
— Я видел, как вы поднимались на борт.
Она сказала:
— Терпеть не могу яхты.
И он засмеялся.
На следующее утро он появился в гостинице, разыскивая Оливию. И застал ее одну возле бассейна. Было рано, ее друзья еще спали в своих номерах. Но она уже искупалась и распорядилась, чтобы ей подали завтрак на террасе у бассейна.
— Доброе утро.
Она подняла голову и увидела против солнца его, облитого ослепительным светом.
— Здравствуйте.
Волосы у нее висели мокрыми прядями, на плечах был белый махровый халат.
— Можно мне присесть к вам?
— Если хотите. — Она ногой подтолкнула к нему стул. — Вы завтракали?
— Да. — Он сел. — Часа два назад.
— Может быть, кофе?
— Нет, и кофе не буду.
— Тогда чем могу быть полезна?
— Я приехал узнать, не согласитесь ли вы провести со мной сегодняшний день?
— Приглашение распространяется на моих друзей?
— Нет. Только вы.
Он смотрел ей прямо в лицо ровным, немигающим взглядом. Она почувствовала, что ей брошен вызов, и почему-то смутилась. Оливия много лет не смущалась. Чтобы спрятать это непривычное состояние и занять руки, она взяла из фруктовой корзинки на столе апельсин и попробовала надорвать грубую кожуру.
— А что же я скажу остальным?
— Просто скажите, что проведете сегодня день со мной.
Апельсиновая кожура не поддавалась, у Оливии даже заболел большой палец.
— А что мы будем делать?
— Я думал отъехать подальше на яхте… захватить провизию для пикника… Дайте-ка, — не вытерпел он, протянул руку через стол и отнял у нее апельсин. — Так вы его никогда не очистите.
Он достал из заднего кармана ножик и разрезал кожуру апельсина на четыре сектора.
Следя за его руками, Оливия сказала:
— Я терпеть не могу яхты.
— Знаю. Вы вчера говорили. — Он положил ножик в задний карман, легко снял кожуру и протянул очищенный апельсин Оливии.
Она молча взяла, и он спросил:
— Ну так как, да или нет?
Оливия с улыбкой откинулась на спинку стула. Она разделила апельсин на дольки и стала есть одну за другой. Космо молча наблюдал за ней. Знойный день уже начал вступать в свои права. Рот Оливин наполнился свежим цитрусовым вкусом. Она довольно сожмурилась, как кошка на пригреве, не спеша управилась с апельсином, облизала пальцы, посмотрела через стол на терпеливо ожидающего ответа собеседника и сказала:
— Да.
В тот день Оливия узнала, что на самом деле вовсе не так плохо относится к яхтам. Та, что принадлежала Космо, оказалась не такой большой, как вчерашняя, и гораздо симпатичнее. Во-первых, здесь они были вдвоем; во-вторых, не качались бесцельно на якоре, а отчалили, подняли парус и вышли, обогнув волнолом, в открытое море, а затем пошли вдоль берега, пока не достигли маленькой голубой бухточки, которую туристы на острове не дали себе труда открыть. Здесь бросили якорь и стали купаться, прыгая в море прямо с палубы и взбираясь обратно по капризной веревочной лестнице.
