К реке они не пошли, а выйдя за ворота, перешли через дорогу и зашагали по старой верховой тропе, взбиравшейся за деревней на пригорок. Она бежала среди лугов, где паслись овцы и ягнята; на зеленой изгороди из боярышника только-только распускались цветы, а вдоль покрытых мхом канавок радовали глаз первоцветы. На вершине холма была рощица старых берез с узловатыми корнями, торчащими из земли, которые в течение столетий подвергались разрушительному воздействию дождя и ветра. Добравшись до рощицы, уставшие от жары и подъема, они уселись, довольные, что достигли вершины, и залюбовались открывшимся видом.
Перед ними, раскинувшись на многие мили, был еще не испорченный уголок сельской Англии, залитый теплым предвечерним солнечным светом удивительно ясного весеннего дня. Фермы, поля, трактора, дома издалека казались игрушечными. Внизу, у подножия крутого холма, где они расположились, дремала деревушка Темпл-Пудли, живописная кучка золотисто-желтых домиков. Церковь была наполовину скрыта от глаз тисами, а дом Пенелопы, «Подмор Тэтч», и выбеленные стены уютной пивной «Сьюдли Армз» были хорошо видны. Над трубами вились легкие дымки, похожие на длинные серые перья, а в одном из садов жгли прошлогоднюю листву.
Было удивительно тихо. Слышно было лишь блеяние овец да шелест ветерка в кронах берез у них над головой. Но вот высоко в небе самолет, как сонная пчела, тихо стрекоча, проплыл по небосводу, почти не нарушив спокойствия и тишины.
Они молчали. С момента встречи у них не было случая поговорить, потому что Оливия либо звонила сама, либо отвечала на телефонные звонки (два из них, совершенно бессмысленные, были от Нэнси). Теперь она смотрела на Антонию, сидевшую рядышком на поросшей травой кочке в вылинявших джинсах и ярко-розовой хлопчатобумажной рубашке. Рядом с ней лежал свитер, который пришлось снять во время долгого утомительного подъема. Упавшие на лоб волосы закрывали ее лицо. Антония — дочка Космо. Несмотря на загнанное вглубь горе, сердце Оливии сжалось. Девочке только восемнадцать, а сколько уже выпало на ее долю! Оливия понимала, что со смертью Пенелопы ей придется взять заботу об Антонии на себя.
Прервав молчание, она спросила:
— Что ты собираешься делать?
Антония повернула голову и посмотрела на нее:
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что теперь, когда мама умерла, у тебя нет причин оставаться в ее доме. Тебе придется что-то решать. Думать о будущем.
Антония снова отвернулась, подтянула колени вверх и оперлась о них подбородком.
— Я думала.
— Хочешь поехать в Лондон? Согласишься на мое предложение?
— Да, если еще можно. Мне оно нравится. Но только не сейчас. Немного позже.
— Не понимаю.
— Я думаю, что, может быть… мне бы хотелось немножко пожить здесь… Я хочу сказать… А что будет с домом? Ты его продашь?
— Наверное. Я здесь жить не могу. Ноэль тоже. А Нэнси вряд ли захочет переезжать в Темпл-Пудли. Для нее и Джорджа это место недостаточно престижно.
— Тогда, наверное, будут приходить люди, смотреть дом. Ты сможешь продать его вместе с мебелью гораздо дороже, если в нем будет порядок и если кто-то будет ухаживать за цветами и садом. Я думала, может быть, поживу здесь немного и присмотрю за домом? Буду показывать его покупателям, подстригать газон. А когда дом будет продан, тогда я, скорее всего, приеду в Лондон.
Оливия удивилась:
— Антония, но ты останешься тут совсем одна. Одна во всем доме. Тебе не будет тоскливо и одиноко?
— Нет, не думаю. Это не такой дом. Вряд ли в нем может быть тоскливо и одиноко.
Оливия подумала и пришла к выводу, что идея неплохая.
— Ну что ж, если ты в этом уверена, я думаю, мы все будем очень тебе благодарны. Потому что никто из нас не сможет тут оставаться, а у миссис Плэкетт свои дела. Конечно, еще ничего не решено окончательно, но я думаю, дом будет продан. — Ей в голову вдруг пришла новая мысль. — Кстати, я не поняла, почему ты должна следить за садом. Ведь Данус Мьюирфильд скоро вернется и приступит к своим обязанностям.
— Не знаю, — сказала Антония.
Оливия нахмурилась:
— Я так поняла, что он поехал в Эдинбург ненадолго, просто потому, что у него назначена встреча.
— Да, с врачом.
— Он болен?
— У него эпилепсия. Он эпилептик.
Оливия пришла в ужас:
— Эпилептик? Это ужасно. А мама знала?
— Нет, мы не знали. Он ничего нам не говорил до последнего дня в Корнуолле.
Оливия заинтересовалась. Она никогда не видела этого юношу, и все же то, что узнала о нем от сестры, матери и Антонии, разбудило в ней любопытство.
— Подумать только, какой скрытный. — Антония не сказала на это ни слова. Оливия, подумав, произнесла: — Мама говорила, что он не пьет и не садится за руль, и ты написала в письме то же самое. Наверное, дело было именно в его болезни.
— Да.
— А что произошло в Эдинбурге?
— Он был у доктора, ему сделали сканирование мозга, но компьютер в больнице сломался, и он не смог получить результат. Данус позвонил нам и все это рассказал. Это было в прошлый четверг. А потом он на неделю уехал с приятелем на рыбалку. Он считал, что лучше уехать, чем торчать дома и дергаться.
— А когда он вернется с рыбалки?
— В четверг. Послезавтра.
— К тому времени он уже будет знать результат обследования?
— Да.
— А что будет дальше? Он вернется сюда работать?
— Не знаю. Думаю, это зависит от того, насколько серьезно он болен.
Слушать все это было крайне невесело и безотрадно. Однако если вдуматься, то такой оборот дела вовсе не был для Оливии неожиданностью. Сколько она себя помнила, к маме всегда тянулись какие-нибудь чудаки и неудачники. Она им помогала в меру своих сил, и эта ее душевная щедрость, готовность просто помочь деньгами, выводила Ноэля из себя. Так что он совсем не случайно с первого же взгляда проникся к Данусу Мьюирфильду такой неприязнью.
— Он нравился маме? — спросила она.
— Да. Он очень ей нравился. И она ему тоже. Он нежно о ней заботился.
— Она очень расстроилась, когда узнала о его болезни?
— Очень. Она не за себя испугалась, а за него. Но эта новость и в самом деле была для нас потрясением. Такое не могло присниться и в страшном сне. Нам всем было так хорошо в Корнуолле, мы были на верху блаженства… казалось, ничего плохого просто никогда не может случиться. Это было всего неделю тому назад. Когда умер Космо, я думала, что хуже этого ничего не может быть. Но теперь мне кажется, что у меня никогда в жизни не было таких черных и долгих дней, как в эту неделю.
— Мне очень жаль, что так получилось.
Оливия вдруг испугалась, что Антония заплачет, но, когда та повернула голову и поглядела на нее, к немалому облегчению, увидела, что глаза девушки сухие, а лицо спокойное, хотя и серьезное.
