Данус взял у нее из рук морковку и нож, положил их на мойку и заключил ее в объятия.
— Я хочу тебе что-то сказать.
— Что?
— Тебе, кажется, не придется продавать серьги тети Этель.
— Ау, дома есть кто-нибудь?
— Миссис Плэкетт?
— Где вы?
— Наверху, в маминой спальне.
Миссис Плэкетт поднялась по лестнице.
— Уже начали, да?
— Да нет. Пока только думаю, как нам лучше взяться за дело. Мне кажется, среди маминых вещей нет ничего такого, что можно было бы оставить. Все ее вещи старые и немодные, вряд ли кто захочет взять их себе. Я приготовила пластиковые мешки, мы просто положим туда все и отнесем на свалку.
— Но в следующем месяце миссис Тиллингэм устраивает благотворительный базар, чтобы собрать деньги на починку органа.
— Ну что ж. Давайте посмотрим, что можно использовать для этой цели. Решать будете вы. Вы вынимайте все вещи из гардероба, а я займусь комодом.
Миссис Плэкетт взялась за дело. Открыв обе дверцы гардероба, она стала вытаскивать целые охапки старых, но таких знакомых вещей. Когда она разложила их на кровати, некоторые оказались изношены до такой степени, что Оливия отвела глаза. Стыдно было даже на них смотреть. Она и так страшилась этого печального занятия, но, кажется, оно будет гораздо более мучительным, чем она предполагала. Впрочем, присутствие хозяйственной миссис Плэкетт немного смягчало душевную боль. Оливия опустилась на колени и выдвинула нижний ящик комода: свитера, кофты, штопаные-перештопаные на локтях. Белый мягкий шерстяной платок, темно-синяя теплая фуфайка, в которой мама работала в саду…
— А что будет с домом? — спросила миссис Плэкетт, когда они сортировали вещи.
— Он будет продан. Так хотела мама, да и никто из нас все равно жить в доме не хочет. Здесь останутся Данус и Антония; они будут показывать дом покупателям и поддерживать в саду порядок, пока его не купят. После этого мы продадим мебель.
— Антония и Данус? — сказала миссис Плэкетт, понимающе кивая и прикидывая, что это означает. — Очень хорошо.
— А потом они уедут отсюда и подыщут себе участок земли, купят или возьмут его в аренду. Они хотят выращивать овощи и рассаду. Вместе.
— Мне кажется, — сказала миссис Плэкетт, — они хорошо поладили. Кстати, где они? Войдя в дом, я не встретила ни его, ни ее.
— Они пошли в церковь.
— Да-а?
— Вы, похоже, это одобряете.
— Это хорошо, когда молодые люди ходят в церковь. Сейчас это бывает так редко. Я рада, что они будут вместе. Они прекрасная парочка. И хотя они очень молодые, у них головы хорошо работают. Что делать вот с этим?
Оливия обернулась. Старая мамина куртка с капюшоном для морских путешествий. В памяти вдруг ясно всплыла картина: мама и совсем юная Антония, прибывшие в аэропорт на Ивисе; на маме эта теплая куртка, и Антония бросается в объятия Космо. Как давно это было!
— Куртку выбрасывать не будем. Отложите ее для благотворительного базара.
Но миссис Плэкетт не спешила ее откладывать.
— Хорошая куртка. Толстая и теплая. Ее еще можно носить и носить.
— Тогда возьмите ее себе. В ней вам будет удобно ездить на велосипеде.
— Очень вам благодарна, мисс Килинг. — Миссис Плэкетт повесила куртку на спинку стула. — В ней я буду вспоминать вашу маму.
Следующий ящик. Белье, ночные рубашки, шерстяные колготки, пояса, шарфы, китайская шелковая шаль, вся вышитая ярко-красными пионами и отороченная бахромой. Черная кружевная мантилья.
Гардероб был уже почти пуст. Миссис Плэкетт нырнула в его глубины и воскликнула: «Вы только посмотрите!» В руках она держала плечики, а на них — платье из дешевого материала, совсем узенькое, на юную девушку; по красному полю были разбросаны белые ромашки, квадратный вырез у шеи и прямые подложенные плечи.
— Я его никогда не видела.
— И я тоже. Интересно, зачем она его хранила? Наверное, ходила в нем в годы войны. Его надо выбросить, миссис Плэкетт.
Верхний ящик. Кремы и лосьоны, наждачные пилочки для ногтей, старые флаконы из-под духов, коробочка пудры, пуховка из лебяжьего пуха. Нитка стеклянных бус янтарного цвета. Серьги. Жалкие дешевые побрякушки.
И обувь. Все мамины туфли. Они были хуже некуда и говорили о своей владелице еще красноречивей, чем все остальные вещи. Оливия безжалостно затолкала их в распухшие мешки.
Наконец разборка была закончена, хоть и не без горьких переживаний. Миссис Плэкетт туго завязала пластиковые мешки, они вдвоем стащили их волоком вниз по лестнице и вынесли из дома на площадку для мусора.
— Завтра утром их заберет мусорщик. Вот и конец всем вашим хлопотам.
В кухне миссис Плэкетт надела пальто.
— Не знаю, как вас благодарить, миссис Плэкетт. — Оливия наблюдала, как она укладывает куртку с капюшоном в полиэтиленовую сумку. — Одна бы я с этим не справилась.
— Очень рада была вам помочь. А теперь мне пора. Нужно приготовить мистеру Плэкетту обед. Счастливо добраться до Лондона, мисс Килинг, будьте осторожны. И отдохните, когда приедете. Неделя для вас была тяжелой.
— Я позвоню вам, миссис Плэкетт.
— Хорошо. И приезжайте как-нибудь к нам. Не хочется думать, что я вижу вас в последний раз.
Она села на велосипед и покатила по дороге, прямая и крепкая, с полиэтиленовой сумкой, раскачивающейся на руле.
Оливия поднялась в комнату Пенелопы. Лишенная личных вещей хозяйки, та казалась страшно пустой. Скоро дом будет продан, и в этой комнате поселится кто-то еще. Здесь будут другая мебель, другая одежда, другие запахи, другие голоса, другой смех. Оливия сидела на кровати и видела в окне свежую зелень цветущих каштанов. Где-то в густой листве, скрытый от посторонних глаз, пел дрозд.
Она огляделась. Взгляд ее упал на столик возле кровати, где стояла фарфоровая лампа с гофрированным бумажным абажуром. В столике был небольшой ящичек. Они не заметили этот ящик и не заглянули в него. Оливия выдвинула его и обнаружила пузырек с таблетками аспирина, пуговицу, огрызок карандаша и старомодный дневник. И в самой глубине — книгу.
Она сунула руку в ящик и вытащила ее. Тонкая книжечка в синем переплете. «Осенний журнал» Луиса Макнейса. В ней была толстая закладка. Книжка раскрылась как раз на заложенной странице. Там оказался тонкий листок пожелтевшей, плотно слежавшейся бумаги… — письмо? — и фотография.
Это была фотография мужчины. Оливия посмотрела на нее, отложила в сторону и стала разворачивать письмо, но тут взгляд ее упал на стихотворение на раскрытой странице книги. Так в поле зрения иногда попадает знакомое имя на газетной полосе…
Пришел сентябрь, ее месяц.
Осенью она оживает,
Ей по душе
Огонь в камине и голые ветви дерев.
Я подарил ей сентябрь и месяц за ним,
Хоть весь год и без того ей подарен,
Ей, давшей мне много дней невыносимых, полных смятения,
Но еще больше дней безмерно счастливых.
Она вошла в мою жизнь, оставив душистый след,
И покинула мои стены,
Снова и снова танцуя со своей тенью;
Ее волосы вплетаются в дождевые струи,
И улицы Лондона осыпаны памятными поцелуями.
Стихотворение было ей знакомо. Оливия открыла для себя стихи Макнейса еще в Оксфорде, очень им заинтересовалась и с жадностью прочитала все, что он написал. И вот теперь, через много лет, строки его стихов снова тронули ее сердце и разбередили душу, как и тогда, когда она познакомилась с ними впервые.
