Искренне Ваш,
Эрнест Уолластон
Ноэль молча прочел письмо. Задумался. Потом поднял голову и посмотрел на Амабель.
— Поразительно, — проговорил он.
— Что там написано?
— Поразительная находка.
— Ноэль, ну прошу тебя, прочитай мне, пожалуйста.
Он прочитал ей. Она выслушала, но ничего не поняла.
— А что тут такого поразительного?
— Это письмо, адресованное моему деду.
— Ну и что?
— Ты слышала когда-нибудь про Лоренса Стерна?
— Не-а.
— Он был художник. Очень известный викторианский живописец.
— Да? Я не знала. То-то у него было такое отличное пальто.
Ноэль пропустил ее нелепое замечание мимо ушей.
— Письмо от Эрнеста Уолластона.
— Он тоже художник?
— Да нет же, дремучая ты невежда, он не художник. Он был промышленник, миллионер. Потом его возвели в пэры, и он стал называться лордом Дафтоном.
— А при чем тут картина… как ее?
— «Террасные сады». Она была заказная. Уолластон заказал ее Лоренсу Стерну для своего дома.
— Я ее не знаю.
— А надо бы знать. Картина знаменитая. Последние десять лет она висит в Нью-Йорке в Метрополитен-музее.
— А что на ней нарисовано?
Ноэль задумался и свел брови, силясь припомнить, как выглядит картина, которую он видел только в репродукциях на страницах художественных журналов.
— Терраса. Видимо, в Италии, недаром же Стерн ездил в Рапалло. Группа женщин у балюстрады; все вокруг в цветущих розовых кустах. Кипарисы и голубое море, и мальчик, играющий на арфе. По-своему очень красиво. — Ноэль еще раз заглянул в письмо, и вдруг все встало на свои места: он ясно представил себе, как было дело. Эрнест Уолластон разбогател, занял высокое положение в обществе, наверное, уже построил себе роскошный дом в Линкольншире, который ему надо было соответственно обставить. Закупил мебель. Во Франции ему на заказ ткали ковры, а так как наследственных фамильных портретов у него не было и полотен Гейнсборо и Зоффани тоже, он заказал по картине самым модным современным живописцам. По тем временам написать живописное полотно было примерно как теперь снять кинофильм. Натура, костюмы, типажи — обо всем надо было позаботиться. Затем, когда это было улажено, художник делал черновой этюд маслом и показывал заказчику. Мастеру предстояло несколько месяцев работы, поэтому он хотел удостовериться, что по завершении ее получится именно то, что желает заказчик, и деньги ему будут уплачены.
— Поняла, — задумчиво сказала Амабель, снова погружаясь в воду, так что волосы всплыли вокруг ее головы, словно у Офелии. — Но я все-таки не пойму, почему ты так разволновался?
— Просто я… я никогда не задумывался об этих этюдах. Я совсем о них забыл.
— А это что-то важное?
— Не знаю. Может быть.
— Тогда выходит, я умница, что обратила внимание на этот хруст?
— Да, выходит, ты умница.
Ноэль сложил листок, сунул в карман, допил виски и встал с унитаза.
— Половина восьмого, — сказал он, взглянув на часы. — Тебе пора привинчивать коньки.
— А ты куда?
— Переодеваться.
Он оставил ее в ванне, прошел в свою комнату и плотно закрыл за собой дверь. А потом тихонько отворил дверь в коридор, вышел и спустился по лестнице в холл, бесшумно шагая по толстым коврам. Внизу он остановился, огляделся. Никого. Только с людской половины доносились голоса и уютное позвякивание посуды вместе с аппетитными ароматами стряпни. Впрочем, ему сейчас было не до этого, мысли его заняты одним: где найти телефон? Он нашелся быстро: на этом же этаже, в застекленном уголке под лестницей. Ноэль забрался туда, закрыл дверь и быстро набрал лондонский номер. Ответили сразу:
— Эдвин Манди слушает.
— Эдвин, это Ноэль Килинг.
— Ноэль! Давно тебя не видно, не слышно. — Голос вальяжный, с хрипотцой и с легким оттенком кокни, от которого Эдвину так и не удалось до конца избавиться. — Как делишки?
— В порядке. Понимаешь, у меня сейчас мало времени. Я тут за городом, в одном доме. Мне просто нужно у тебя кое-что спросить.
— Сделай милость, старина.
— Это по поводу Лоренса Стерна. Знаешь его?
— Да.
— Ты не слыхал, случайно, не появлялись ли на рынке в последнее время его черновые этюды к большим картинам?
Пауза. Потом Эдвин настороженно произнес:
— Вопрос интересный. Почему ты спрашиваешь? У тебя они есть, что ли?
— Нет. Я не знаю даже, существуют ли они вообще. Потому и позвонил тебе.
— Ни в одном салоне, насколько мне известно, их к продаже не предлагали. Но ведь есть еще много мелких перекупщиков по всей стране.
— И сколько… — Ноэль кашлянул и попробовал сформулировать вопрос по-другому: — При теперешнем состоянии рынка, на сколько, по-твоему, такой этюд потянет?
— Смотря к какой он картине. Если к одной из знаменитых, то тысячи на четыре или пять… Но это я просто так говорю, старина, наобум. Точно я смогу сказать, только когда увижу своими глазами.
— Я же сказал, у меня ничего нет.
— А чего же звонишь?
— Просто я вдруг сообразил, что эти этюды могут где-то лежать, а мы про них даже не знаем.
— То есть в доме твоей матери?
— Не знаю. Где-то же они должны быть.
— Если найдешь, — светским тоном сказал Эдвин, — реализовать их, я надеюсь, ты поручишь мне?
Однако Ноэль поостерегся так сразу связывать себя обещанием.
— Сначала до них добраться надо, — ответил он и, прежде чем Эдвин успел еще что-то сказать, поспешил закончить разговор: — Я должен идти, Эдвин. Ужин через пять минут, а я еще даже не переоделся. Спасибо за помощь и прости, что побеспокоил.
— Никакого беспокойства, мой мальчик. Рад, что помог. Интересная возможность. Удачной охоты.
Ноэль в задумчивости повесил трубку. Четыре или пять тысяч. О таких суммах он и помыслить не мог. Он вздохнул полной грудью и вышел в холл. Здесь по-прежнему никого не было, а так как никто его не видел, то и деньги за разговор оставлять не обязательно.
5. Хэнк
В самую последнюю минуту, когда уже были завершены все приготовления к ужину a deux
[7] с Хэнком Спотсвудом, Оливия вдруг спохватилась, что не успела позвонить матери и договориться насчет своего приезда в субботу. Белый телефонный аппарат стоял рядом с диваном, на котором она сидела, но, уже сняв трубку и начав набирать номер, она услышала, что в переулок медленно въехало такси. Почему-то она сразу почувствовала, что это Хэнк, и заколебалась. Пенелопа если уж говорила по телефону, то любила выкладывать и выслушивать все новости, так что не могло быть и речи о том, чтобы просто сообщить о своем предстоящем приезде и повесить трубку. Такси остановилось у ее дома. Оливия перестала крутить телефонный диск и положила трубку на рычаг. Лучше позвонить потом. Мамочка ложится не раньше полуночи.
