Но это бы еще полбеды: в доме все оглохли от шума. Мальчишки не умолкали ни на миг, они то радостно визжали, то злобно вопили, дразнили друг друга, бранились. Дорис только подливала масла в огонь. Она не разговаривала со своими детьми, а орала на них:
— Это что же ты делаешь, свинья ты такая? Ну посмей мне еще раз так изгваздаться — шкуру чулком спущу! Ты посмотри на свои руки! А ноги? Ужас, просто ужас! Когда ты их в последний раз мыл? Теперь тебя за месяц не ототрешь!
У Пенелопы голова шла кругом от криков, и все-таки она понимала, что Дорис, при всей своей грубости и расхлябанности, — хорошая мать и обожает сорванцов, а орет на них просто потому, что орала всю жизнь, чтобы ее было слышно в дальнем конце улицы в Хекни, где они родились и выросли; вероятно, точно так же орала на нее мать. Она просто не понимает, что с детьми можно обращаться иначе. Естественно, когда Дорис звала Рональда и Кларка, они и не думали отзываться. Она же вместо того, чтобы пойти поискать их, поднимала голос на октаву выше и продолжала вопить так, что стекла звенели.
Наконец терпение у Лоренса лопнуло, и он объявил Софи, что с него довольно: если Поттеры не утихомирятся, он соберет свои вещи и уйдет жить в студию. Он не шутил, и Софи, возмутившись, что оказалась в таком идиотском положении, ворвалась в кухню и выплеснула свой гнев на Дорис.
— Почему вы все время на них орете? — Когда она волновалась, ее акцент становился более заметным, а сейчас она так рассердилась, что и сама кричала, как рыбная торговка. — Ваши дети за углом, вот тут, рядом. Зачем же так вопить? Mon Dieu, ведь у нас совсем маленький дом, и вы вашим криком свели нас всех с ума!
Дорис растерялась, но не обиделась. У нее был легкий характер, к тому же она была неглупа и отлично понимала, как им повезло, что они попали к Стернам. Другие эвакуированные рассказывали, каково им живется, а ведь и она могла попасть к какой-нибудь старой чванливой зануде, которая обращалась бы с ней как с прислугой и поселила бы в кухне.
— Извините, — беззлобно сказала она и засмеялась. — Это у меня просто такая привычка.
— А ваши дети! — Софи немного успокоилась, но решила, что надо ковать железо, пока горячо. — Они совершенно не умеют вести себя за столом. Если вы не в состоянии их научить, это сделаю я. И они должны уяснить, что надо слушаться. Они будут, не сомневайтесь, только надо говорить спокойно. Они не глухие, но если вы и дальше будете на них орать, то действительно оглохнут.
Дорис пожала плечами.
— Хорошо, — с удовольствием согласилась она, — давайте попробуем. Вы, я вижу, хотите приготовить к обеду картошку? Давайте я почищу.
После этого разговора дела пошли на лад. Криков поубавилось, Софи и Пенелопа дружно взялись за воспитание мальчишек, и скоро те научились говорить «спасибо» и «пожалуйста», перестали чавкать, просили передать им соль и перец. Наука не прошла даром и для Дорис, она следила за каждым своим шагом, оттопыривала мизинчик, держа чашку, деликатно вытирала рот салфеткой. Пенелопа водила ребят на пляж и учила строить замки из песка; они совсем не боялись воды и очень скоро научились плавать по-собачьи. Потом начались занятия в школе, и большую часть дня они проводили вне дома. Дорис, которая всю жизнь питалась консервами, начала постигать основы кулинарного искусства, помогала убирать дом. Все постепенно утряслось. Софи и Пенелопа понимали, что им никогда не переделать Дорис и ее детей, но жизнь в Карн-коттедже стала более или менее сносной.
На третьем этаже дома на Оукли-стрит жили Питер и Элизабет Клиффорд. Другие жильцы снимали квартиру и потом съезжали, за ними селились новые, но Клиффорды прожили там пятнадцать лет, и за это время стали самыми близкими друзьями Стернов. Питеру уже стукнуло семьдесят. Врач-психиатр, он учился в Вене у Фрейда и сделал блестящую карьеру — был профессором в одной из лучших лондонских клиник. Сейчас он ушел на пенсию, но работу не бросил и каждый год ездил в Вену читать лекции в университете.
Детей у Клиффордов не было, и Питера всегда сопровождала в этих поездках жена. Она была на несколько лет моложе его и одарена не менее ярко. До того как выйти за него замуж, она много путешествовала, училась в Германии и во Франции, написала несколько серьезных политических романов, исследований и эссе, это были поистине шедевры, созданные глубоким, свободным умом ученого, которые завоевали признание во всем мире.
Клиффорды первыми рассказали Софи и Лоренсу о зловещих переменах, происходящих в Германии. Задернув шторы, они просиживали до рассвета за кофе и коньяком, и их приглушенные голоса звучали взволнованно и тревожно. Эту тему обсуждали только со Стернами, со всеми же остальными были чрезвычайно сдержанны, и никогда свои взгляды не обнародовали. Дело в том, что многие друзья Клиффордов в Австрии и Германии были евреями, и официальные визиты в Вену давали отличное прикрытие для нелегальной деятельности.
Прямо под носом у властей они, рискуя если не жизнью, то свободой, налаживали связи, добывали паспорта, организовывали выезд, снабжали людей деньгами. Их изобретательность и настойчивость помогли многим еврейским семьям бежать из страны, тайно пересечь охраняемые границы и оказаться на свободе — в Англии или даже в Америке, где они и оставались. Все эти люди приезжали без гроша, вынужденные бросить имущество, состояние, кто-то даже богатство, но зато они обретали свободу. Клиффорды продолжали свою опасную деятельность, пока в начале 1938 года новое правительство не дало понять, что их присутствие в стране нежелательно. Кто-то проговорился. Они попали в черный список лиц, не внушающих доверия.
В январе 1940-го, вскоре после Нового года, Лоренс, Софи и Пенелопа устроили семейный совет. Карн-коттедж был переполнен, Дорис с детьми, судя по всему, предстояло жить там до окончания войны, и Стерны решили, что речи быть не может о возвращении на Оукли-стрит. Но Софи не могла так легко бросить свой лондонский дом на произвол судьбы. Она не была в нем уже полгода: ей нужно было собрать плату у жильцов, повесить в комнатах маскировочные шторы, составить список имущества, найти человека, который согласился бы ухаживать за садом. Кроме того, следовало забрать зимние вещи, ведь начались сильные холода, а центрального отопления в Карн-коттедже не было. И конечно, ей хотелось повидать Клиффордов.
Лоренс горячо поддержал жену. Помимо всего прочего, он беспокоился о «Собирателях ракушек», висевших в спальне над камином. Мало ли что может случиться, когда станут бомбить Лондон, а налеты, без всякого сомнения, скоро начнутся…
Софи обещала позаботиться о картине: упаковать и привезти в Порткеррис, где пока относительно спокойно. Она позвонила Элизабет Клиффорд и сообщила, что вместе с Пенелопой едет в Лондон. Через три дня вся семья пришла на вокзал, и мать с дочерью сели в поезд. Лоренс остался. Он решил не ездить в Лондон и присмотреть за их маленьким домом, а Дорис поручено было позаботиться о Лоренсе, и она пришла в восторг от возложенной на нее ответственности. За все время, что Стерны прожили вместе, они расставались в первый раз, и, когда поезд тронулся, Софи заплакала, словно боялась, что больше не увидит мужа.
