— В казарму для женской вспомогательной службы, — ответила она.
Он потянулся к противоположной дверце и распахнул ее:
— Тогда садитесь, я вас подвезу.
— Вам в ту же сторону?
— Нет, но я с удовольствием сделаю крюк.
Пенелопа села рядом с ним и захлопнула дверцу. Малолитражка рванула с такой скоростью, что девушке пришлось придержать берет.
— Кажется, я вас где-то видел. Вы работаете в кают-компании?
— Да.
— Нравится?
— Не очень.
— Зачем же вы согласились на такую работу?
— Я больше ничего не умею.
— Это ваше первое назначение?
— Да. Я стала добровольцем всего месяц назад.
— Ну и как вам нравится на флоте?
Видно было, что сам он горит такой любовью к флоту, что у нее не хватило духу признаться, как она все здесь ненавидит.
— Ничего, привыкаю постепенно.
— Похоже на пансион?
— Не знаю, я никогда не училась в пансионах.
— Как вас зовут?
— Пенелопа Стерн.
— А меня — Амброз Килинг.
Вот и все, что они успели сказать друг другу, потому что машина уже подъезжала к казарме. Амброз въехал в ворота и, лихо затормозив, остановился у дверей, так что выглянувшая в окно дежурная с осуждением нахмурилась.
Он выключил мотор. Пенелопа сказала: «Большое спасибо» — и взялась за дверцу.
— Что вы делаете сегодня вечером?
— Да, в общем, ничего.
— И я тоже. Давайте пойдем в клуб младших офицеров и выпьем чего-нибудь.
— Как, прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас. — Его голубые глаза весело смеялись. — Мое приглашение вас шокирует?
— Нет… почему же… Просто… — Рядовых в форме в офицерский клуб не пускали. — Мне надо будет переодеться в штатское. — Этому Пенелопа тоже научилась на учебных курсах — называть обыкновенную одежду штатской. Она чрезвычайно гордилась, что помнит все пункты устава.
— Ну так переодевайтесь, я вас подожду.
Она вышла из автомобиля, а он стал закуривать сигарету, чтобы скоротать ожидание. Она вошла в дверь и побежала по лестнице, прыгая через две ступеньки: нельзя терять ни минуты, вдруг ему надоест ждать, и он уедет и никогда больше с ней не заговорит. Это будет просто ужасно.
У себя в «каюте» Пенелопа сорвала форму и швырнула ее на койку; умылась, вынула из волос шпильки и помотала головой, распуская узел. Расчесывая волосы, она с наслаждением ощутила их привычную шелковистую тяжесть на плечах. Она как будто снова стала свободной, снова стала самой собой и почувствовала, что уверенность возвращается. Открыв общий гардероб, Пенелопа сняла с плечиков платье, которое Софи подарила ей на Рождество, и старый потертый жакет из выхухоли, который тетя Этель хотела отдать на благотворительный базар, а она оставила себе. Нашла пару новых чулок, надела свои лучшие туфли. Сумочка ей была не нужна, потому что денег у нее все равно не было, а косметикой она не пользовалась. Она сбежала по лестнице, расписалась в журнале коменданта и вышла во двор.
Уже почти стемнело, но он ее ждал, сидя в своей маленькой спортивной машине и держа в зубах ту же самую сигарету.
— Простите, что так долго. — Пенелопа села и наконец-то перевела дух.
— Долго? — Он засмеялся, потушил сигарету и выбросил окурок. — Я еще не встречал женщины, которая переодевается так быстро. Я приготовился ждать не меньше получаса.
То, что он собирался ждать ее так долго, было удивительно и приятно. И Пенелопа улыбнулась ему. Она забыла надушиться и надеялась, что он не почувствует запаха нафталина от жакета тети Этель.
— С тех пор, как я в армии, я первый раз сняла форму.
Он включил двигатель.
— Ну и как?
— Изумительно!
В клубе младших офицеров в Саутси Амброз повел ее наверх, и они сели у стойки бара. Он спросил, что она будет пить, но Пенелопа никак не могла выбрать, и тогда он заказал джин и апельсиновый сок. Она не сказала ему, что никогда в жизни не пила джина.
Подали напитки, и они разговорились. Ей было с ним очень легко и просто, она стала рассказывать о Порткеррисе, о том, что ее отец выбрал этот город, потому что он художник, хотя сейчас больше не пишет, а мама у нее француженка.
— Ах, вот оно что, теперь я все понял! — воскликнул Амброз.
— Что поняли?
— Не знаю, это невозможно объяснить. В вас есть что-то такое… Я сразу обратил на вас внимание. Темные глаза, темные волосы. Вы резко выделяетесь среди всех наших девушек.
— Еще бы: я на десять футов выше.
— Не в том дело, хотя мне нравятся высокие девушки. Вы… — Он пожал плечами, как истинный француз. — …je ne sais quoi
[13]. Вы жили во Франции?
— Наездами. Однажды провели в Париже всю зиму.
— Говорите по-французски?
— Конечно.
— У вас есть братья, сестры?
— Нет.
— И у меня тоже нет. — И он стал рассказывать о себе.
Ему двадцать один год. Его отец, который возглавлял принадлежащую семье фирму, связанную с издательским делом, умер, когда Амброзу было десять лет. Он окончил закрытую школу и мог бы работать в той же самой фирме, но ему не хотелось провести всю жизнь в кабинете, среди бумаг… к тому же надвигалась война… ну, он и вступил в Королевские ВМС. Его мать, которая так и не вышла во второй раз замуж, жила в Найтсбридже, близ Уилбрэм-Плейс, у нее там была квартира, а когда началась война, уехала в Девоншир и поселилась в маленькой гостинице в глуши.
— Лучше ей быть подальше от Лондона. Нервы у нее не очень-то крепкие, и, если начнутся бомбежки, она никому не сможет помочь, о ней самой придется заботиться.
— А вы давно на острове Уэйл?
— Месяц. Надеюсь, еще две недели — и прощай, училище. Все зависит от экзаменов. Последним у меня артиллерийское дело. Навигацию, торпеды и связь я уже столкнул.
— И куда вас потом?
— На дивизионные курсы боевой подготовки, на недельку, а потом — в море.
Они допили джин с апельсиновым соком и заказали еще. Потом перешли в зал, и официант принес им ужин. После ужина поездили немного по Саутси, и он отвез ее домой, потому что она должна была вернуться в казарму не позже половины одиннадцатого.
— Спасибо за вечер, — сказала Пенелопа, но вежливые слова не выразили и сотой доли благодарности, которую она чувствовала даже не за то, что они так славно провели вечер, а потому что он появился именно в ту минуту, когда был ей особенно необходим. Теперь у нее есть друг, и она не будет чувствовать себя такой одинокой.
