— Ну что может быть приятнее, чем копаться на огороде в теплое солнечное утро — сажать, полоть, рыхлить?! — говорила Антония. — Это дает результаты прямо на глазах. Чудесное утро, и ты работаешь в саду — что может быть прекраснее! В Ивисе солнце палило так, что пот лил ручьями, а потом я шла и ныряла в бассейн.
— Бассейна здесь нет, — внес поправку Данус, — значит нырнем в речку.
— И обледенеем. В первый день после приезда я было попробовала воду ногой и потом долго не могла согреться. А ты всегда будешь работать садовником, Данус?
— Почему ты вдруг спросила об этом?
— Не знаю. Просто я чего-то не могу понять. Ты уже прожил такую интересную жизнь. Кончил школу, жил в Америке, потом учился в сельскохозяйственном колледже. Значит, все это зря, а ты будешь сажать овощи и полоть грядки в чужих огородах?
— Но я ведь не всегда собираюсь этим заниматься.
— Нет? Тогда чем же?
— Буду копить деньги, пока не накоплю столько, что смогу купить небольшой участок. Тогда я посажу свой собственный сад и огород, буду выращивать овощи, продавать рассаду, луковицы, розы, гномов — все что угодно, на любой спрос.
— Что-то вроде садового центра?
— Я на чем-нибудь специализируюсь… может быть, на розах или на фуксиях, чтобы отличаться от других садовников.
— А это очень дорого стоит? Я хочу сказать, сколько надо скопить, чтобы начать дело?
— Немало. Земля дорогая, а совсем маленький участок не имеет смысла покупать; надо, чтобы он приносил выгоду.
— А отец не мог бы тебе помочь? Для начала?
— Мог бы, конечно, если бы я его попросил. Но я предпочитаю делать все сам. Мне уже двадцать четыре года. Может, к тридцати я все осилю.
— Ждать шесть лет! Но это же вечность! Я предпочла бы заполучить все сейчас, поскорее.
— Я научился терпению.
— А где? Я хочу сказать, в каких местах ты хочешь устроить свой садовый центр?
— Об этом я еще не думал. Там видно будет. Мне хотелось бы где-то в этих местах. В Глостершире, Сомерсете.
— Лучше Глостершира не придумаешь. Такие красивые места! И не забудь о рынке сбыта. Богатые лондонцы, у которых к тому же льготные проездные билеты, покупают здесь каменные дома и начинают разводить сады, а денег на них не жалеют. Ты тут разбогатеешь. Я на твоем месте непременно осталась бы здесь. Найди себе маленький домик и пару акров земли. Я бы так и сделала.
— Но ты ведь не собираешься открывать садовый центр? Ты хочешь стать манекенщицей.
— Если только не придумаю что-нибудь еще.
— Вот смешная! Другая бы не раздумывала, руку отдала на отсечение, лишь бы красоваться на обложке журнала.
— Только вот без руки она уже не покрасуется.
— К тому же ты ведь не захочешь всю жизнь выращивать репу.
— Репу я не стала бы сажать. Я бы стала выращивать что-нибудь повкуснее — кукурузу, спаржу, горох. И не смотри на меня так скептически, не такая уж я неумеха. В Ивисе все овощи росли у нас на огороде, мы ничего не покупали. Как и фрукты. Апельсины, лимоны — все было свое. Папа́ говаривал: «Ну что может быть прекраснее джина с тоником и с кусочком только что сорванного с дерева лимона?! У него и вкус другой, ничего общего с купленным в лавке».
— Лимоны, наверное, можно выращивать и в теплице.
— Знаешь, что самое замечательное в лимонных деревьях? Плоды уже созрели, а деревья продолжают цвести. Это так красиво! Данус, а ты никогда не хотел стать юристом? Как твой отец?
— Одно время хотел. Думал, что пойду по стопам отца. Но потом уехал в Америку, а там много чего произошло. Все изменилось. И я решил сделать ставку на свои руки, а не на голову.
— Но голова тебе тоже понадобится. И знания тоже. А если ты и вправду заведешь большое хозяйство, то тебе и считать придется, и делать заказы, и платить налоги… Без головы тебе никак не обойтись. А твой отец огорчился, когда узнал, что ты перестал стремиться к юридической карьере?
— Поначалу да. Но мы поговорили, и он согласился со мной.
— Правда, страшно, если ты не можешь поговорить с собственным отцом? У меня был замечательный отец, с ним можно было говорить о чем угодно. Как жаль, что ты с ним не встретился! И я даже не могу показать тебе мой любимый Кан-Дальт — там уже живет другая семья. Данус, но почему ты изменил свои планы? Что с тобой случилось в Америке?
— Что-то случилось.
— Это как-то связано с тем, что ты не водишь машину и не пьешь вино?
— Почему ты спрашиваешь?
— Я иногда думаю об этом. Просто это странно.
— И это тебя беспокоит? Тебе бы хотелось, чтобы я был таким, как Ноэль Килинг? Разъезжал на «ягуаре» и прикладывался к стакану, чуть что не заладится?
— Вот уж не хочу, чтобы ты был похож на Ноэля! Был бы ты на него похож, меня бы тут и близко не было, я и не подумала бы помогать тебе. Лежала бы в шезлонге и листала журнал.
— Тогда оставим эту тему, хорошо? Слушай, ты ведь сажаешь проросток, а не вбиваешь гвоздь! Делай это нежно, как будто кладешь дитя в кроватку. Вложи его осторожно в ямку, и все. Ему ведь нужно место, чтобы расти. И пространство, чтобы дышать.
Пенелопа ехала на велосипеде. Не крутя педали, катила под горку между двумя рядами фуксий, усеянных темно-розовыми и фиолетовыми цветками, похожими на маленьких балерин. Белая пыльная полоса дороги уходила вперед, а вдали виднелось море, синее как сапфир. Настроение у нее было прекрасное, под стать субботнему утру. На ногах — пляжные парусиновые туфли. Она подъехала к дому, и сначала ей показалось, что это Карн-коттедж, но это был не Карн-коттедж, потому что у дома была плоская крыша. На газоне перед мольбертом сидел папа́ в широкополой шляпе. Он рисовал. Артрит еще не настиг его, и он наносил на холст длинные, яркие мазки. Она подошла посмотреть, как он рисует, но он даже не взглянул на нее, только сказал: «Они придут, они непременно придут и нарисуют солнечное тепло и цвет ветра». Она посмотрела поверх крыши за дом — там был сад с бассейном, очень похожий на сад в Ивисе. В бассейне плавала Софи, доплывала до одного конца, потом плыла в другой. Она была без костюма, совсем голая, и ее мокрые гладкие волосы блестели, как шкурка морского котика. С крыши дома открывался красивый вид, но не на залив, а на Северный пляж в час отлива, и там, по отливной полосе, шла она, Пенелопа, с красным ведерком в руке, до краев наполненным огромными раковинами. Морские гребешки, каури, мидии — каких только там не было раковин! Но искала она не раковины, а что-то другое, вернее, кого-то другого, и он был где-то здесь, рядом. Небо потемнело. Глубоко увязая в песке, она брела по берегу, и ветер сек ей лицо. Ведерко все тяжелело, и она поставила его на песок, а сама пошла дальше. Ветер нагнал с моря туман, он как дым клубился над пляжем, и вдруг она увидела его — он вышел из тумана навстречу ей. Он был в военной форме, но без берета. «Я искал тебя», — сказал он, взял ее за руку, и они вместе пошли к дому. Они вошли в дверь, но это оказался не дом, а картинная галерея на окраине Порткерриса. И там тоже она увидела отца, он сидел на потертом диване посреди пустой комнаты. Он повернул к ним голову и сказал: «Хотел бы я снова стать молодым, хотел бы увидеть, как все это будет происходить».
