Дома её никто не ждал и, накормив собаку, она вытащила из-под дивана свои картины, и стала медленно бросать их в печь. Только сейчас Ольга поняла, что у неё был настоящий талант, и не просто талант художника, провидца. Как у известных всему миру художников. Выводя детской ручкой перекошенные физиономии, горящие дома, слёзы и кровь, она была той самой рукой, через которую Бог или кто-то другой, пытался показать, что ждёт Россию в будущем. Свои первые работы с непонятными лицами, мифическими существами и прочим, она смогла понять только сейчас. Их истинную сущность. Когда прошло двадцать лет. И перебирая старые, пожелтевшие рисунки, видела первые признаки надвигающейся беды. Коричневые, чёрные краски, преобладавшие в картинах, делали белый ватман мрачным и угрюмым. Как коричневая чума, наводнившая родную землю.
Языки пламени в печи абсолютно не грели. Оля тянула к ним руки, и ещё больше замерзала. Горстка золы, и больше ничего не осталось от картин. Усмехаясь, и испытывая некое облегчение, она пошла в сени и принесла верёвку. Закрывая двери на засов, подошла к старой бабушкиной иконе и перекрестилась.
— Прости меня, Господи, — прошептала она. — Больше не могу. Сил нет.
Образ Спасителя на иконе оставался глух и нем к мольбам и стонам, и как не пыталась Оля услышать совет или какой-то знак свыше, тишина разъедала, словно смола мысли. И от этого в груди ещё сильнее пылал огонь, адский, пожирающий человеческую плоть с костями. Оля поставила стул и поднялась к потолку. Перекидывая верёвку через узкие балки, сделала петлю и накинула на шею. В последние мгновенья ей стало легче, пришло понимание того, что всё позади и больше никто не будет терзать, мучать, рвать грубыми руками тело, издеваться, плевать в душу — и воцарится покой, долгожданный. Закрывая глаза, она вспомнила свою жизнь и, затягивая узел на шее, покачнулась и повисла, словно манекен между небом и землёй. Остатки жизни в сильном теле не угасали, Оля болталась, как рыба на крючке и постепенно задыхалась. Кровь прильнула к голове, язык вывалился наружу, тело пронзила острая боль, перед глазами поплыл туман, и мир потерял знакомые очертания.
Глава 5
— Кто здесь? — хриплый голос Михо, едва доносился из другой комнаты.
Пробираясь через горы мусора, я чуть не подвернул ногу и громко выругался. Михо лежал на полу, и когда увидел меня, открыл от изумления рот, и что-то нечленораздельно промычал.
— Дёмин, это ты? Мать твою, где это мы? Помоги, я застрял, ноги. Что происходит? Почему мы не в зоне?
— Меньше вопросов Михо, сейчас я попробую приподнять шкаф, а ты тем временем вытаскивай ноги. Кости целы?
— Хрен его знает, ощущение такое, будто по ногам проехал «КамАЗ».
Шкаф оказался тяжёлым, и я с трудом его поднял. И он тут же развалился в меня в руках. Михо поджал ноги и тут же перевернулся на живот. Я уселся рядом на разбитый стол, и задумался. Что делать с грузином? Эта мысль сверлила мне мозг как буровая установка для скважин. Промолчать и скрыть, почему мы здесь — не получится. Дилемма.
Михо смотрел на меня и кривил тонкие губы. Он чуть приподнялся и застонал. Растирая ноги, скрипел зубами и ругался как сапожник.
— Дёмин ты в курсе того, где мы? Только не темни, я человек прямой как двери, не люблю ребусы.
— Михо как тебе сказать…
— Дёма, говори, как есть. Как мы здесь очутились? И почему слышны выстрелы и грохот орудий. Война? Но как такое на хрен возможно? Я в сказки не верю, и это похоже на «белочку» у алкашей.
— Бухал, Михо, на свободе?
— Было дело, один раз она самая и приходила.
— Кто приходил?
— Кто, кто, «белка», только без «Стрелки». Пили мы с корешами сильно, бабки текли рекой, и куда девать их не знали, — начал свой рассказ Михо. — Мне это всё надоело и опротивело. И девчонка моя с лучшим другом сбежала. Одним словом — край, пропасть настоящая. После трёх дней пьянки решил я свести счёты с жизнью. И…
Михо покраснел, замолчал и отвернулся.
— Закрылся в ванной и бритвой полоснул по венам. Кровь хлынула как из кабана, сознание затуманилось, и как-то сразу легче стало на душе. До этого не отпускало чувство вины, тяжелое и горькое. В квартире никого не было, и я уселся на пол и сдавил голову руками. Сколько это продолжалось, не могу сказать, только столько крови натекло, что штаны и рубашка стали мокрыми. Запах крови до сих пор не могу забыть. Я уже ничего не соображал и, падая на пол, открыл дверь. Захотелось перед смертью чистого воздуха глотнуть. Выползаю, в голове шум и слабость во всём теле. И тут слышу, как из соседней комнаты доносится голос матери: «Иракли, не делай этого, я тебя очень сильно люблю. Не делай, я же люблю тебя, сынок!» Мне так стало страшно, что на какое-то мгновение сознание вернулось ко мне, и голова стала светлой и ясной. Я понял, какую совершил глупость, но сил не оставалось. В горле пересохло, и слова застряли, как гвоздь в колесе. До входной двери было метра четыре, и я понял, что физически, из-за потери крови настолько ослаб, что не смогу доползти и позвать на помощь. И тут началось самое интересное. Голос матери внезапно исчез, превратился в гудение газового счётчика на кухне, и на стене появились тени, мрачные и зловещие. Сознание покинуло меня и, открывая глаза, я снова увидел страшные картины. Черти надвигались на меня, как снежная лавина и душили. Один чёрт с волосатыми руками особенно рьяно сжимал мне горло и хохотал. Уроды, с маленькими ножками и красными мордами искорёженными гримасами, показывали длинные языки и снимали с себя кожу.
— И ты всё это видел?
— Да, Дёмыч, видел, — и Михо перекрестился.
— Старший чёрт прекратил меня терзать и присел рядышком. Взял за подбородок и приподнял голову.
— Грех страшный ты совершил, — сказало он, и в глазах у него сверкнули языки пламени. Меня бросило в жар, и я попытался отползти, но чёрт крепко держал и не давал сдвинуться с места.
— Сиди, голубок, сиди. Сейчас наше время.
— В комнате загорелся свет, и тени превратились реальных людей, из плоти и крови. Их оказалось так много, что глаза у меня разбегались. «Люди», так называемые, плясали странные танцы, громко орали матом и сильно били друг друга.
— Понимаешь, почему мы пришли? — спросил чёрт. И в комнате воцарилась тишина, мёртвая, от которой страх только усилился и сковал мрачным безмолвием.
— Я слышал редкие удары сердца, и хрупкие остатки жизни покидали меня с каждым мгновением. Не понимаю, — ответил я сиплым голосом, и облизал пересохшие губы. Хотелось одного — пить и спать, в тёплой кровати под одеялом.
— Мы приходим к таким как ты и забираем душу. Продай её мне, и ты снова будешь жить, не так как раньше. У тебя всё наладится, и многое в жизни сможешь сделать. Зачем тебе душа? Этакая безделица. Пустячок, она ведь и гроша медного не стоит.
Чёрт изменился в лице, стал добрым и приветливым. Убеждал поверить и согласиться. Обещал всякие блага, удачу и везение. В груди при этом настолько сильно заболело, что я понял, что он вытягивает из меня душу, своими крепкими лапами, с острыми когтями.
