— И что тогда?
Михо тяжело дышал, соображая, что против науки не попрёшь, и артачиться, умничать не в его интересах.
— Я умру?
— Видишь, ты сам ответил на свой же вопрос. И как не печально это звучит, так и случится. Причину твою я могу понять.
— Какую причину?
— Причину остаться здесь, и не возвращаться обратно.
— Много ты понимаешь, — огрызнулся Михо, и потёр уставшее лицо. — И что нам здесь делать? В партизан играть?
— Я пока этого не знаю. Всё получилось спонтанно, и как не крути, нужно вернуться.
— И мне тоже?
В глазах Михо появились, словно светлячки в лесу, маленькие огоньки страха. Променять неожиданно свалившуюся на его голову свободу, на грязную и вонючую колонию, не хотелось.
— Ладно, оставайся здесь. Я вернусь один и поговорю за тебя. Только ты должен дать мне слово.
Михо от радости чуть не подпрыгнул, словно мальчишка, выбивший в тире десять из десяти, и уложивший медведя, зайца и лису с одного выстрела.
— Даю слово!
— Не торопись. Я хочу, чтобы ты понимал ответственность и серьёзность своих слов и поступков. Насколько я знаю, воровской люд всегда был противником Советской власти. И считалось западлом держать в руках оружие. Здесь тебе придётся занять другую позицию. И не словом, оружием, защищать столь ненавистную тобой власть. Ты готов к этому?
— Дёма, защищать Родину, землю отцов, предков, никогда не было постыдным занятием. Мужчина не должен стоять в стороне, когда враг топчет родную землю, убивает женщин и детей. Я готов помогать.
И он протянул кряжистую руку. Пожимая руку Михо, я оставил ему оружие и попросил ждать моего возвращения на этом месте. Поднимаясь, осмотрелся по сторонам и, набирая как можно больше воздуха в лёгкие, не торопясь пошёл один по извилистой дорожке. Чувствуя, как глаза грузина сверлят мне спину, я задержал дыхание, и почувствовал лёгкое покалывание в области груди. Не успел я открыть глаза, как почувствовал на куртке чьи-то сильные руки, добрые и заботливые. Как будто они вытащили меня из прошлого и бережно вернули обратно. Однако реальность в лице «Мухи», с перегаром изо рта и наглой усмешкой, оказалась куда менее прозаичной.
— Где Михо?
Голос Мухи был напористым и не желающим слышать ответ типа: я не знаю, и тому подобное. Я лежал на полу в коптёрке блатных, и Муха трусил меня как грушу, освобождая не только от фруктов, но и ломая хрупкие ветки. Пришлось дать отпор наглому сержанту, и вырваться из цепких лап деревенского монстра.
— Да мне насрать на Михо и остальных. Что тебе от меня нужно?
Вскакивая, я готов был защитить себя и не дать избить дубинками. В голове шумело после перехода, и потребовались неимоверные усилия, чтобы собраться. От такой наглости Муха опешил и таращился на меня безумными глазищами. Верхняя губа его поддергивалась, и усы шевелились как у таракана после очередной дозы «дихлофоса». Белки глаз покраснели, кулаки сжались, и жизнь моя висела на волоске. Стрельцов Олег Витальевич возник как иудейский Миссия, и вальяжно держа руки в карманах брюк, подозрительно косился на меня.
— Сержант, что здесь случилось?
— Олег Витальевич, мы с аллеи услышали шум и грохот. Когда прибежали, увидели весь этот бардак.
Муха обвёл руками коптёрку и пожал плечами.
— На полу лежал Дёмин, и больше никого не было. Куда делись блатные, и кто это всё разгромил — ума не приложу.
— Так что же вы, болваны, здесь толпитесь? Живо найдите Михо и Жилу. Оставьте нас с Дёминым вдвоём.
Когда за вертухаями захлопнулась дверь, Стрельцов поднял уцелевший после драки стул и поставил посередине. Усевшись, он опёрся локтями на спинку, и ждал пояснений.
— Кто первым затеял драку?
— Олег Витальевич, я человек мирный, не самоубийца. Зачем мне сориться с блатными? Ещё срок сидеть.
— Так, так, Дёмин, ну и?
— Меня позвал Михо, хотел нагрузить на бабки. Я отпирался, и не уступал. Потом сами видите, что случилось.
— Вижу, Дёмин, вижу. Что Бог послал мне такую проблему в твоём лице, что я даже не знаю как быть.
Он наигранно улыбался, поднимал брови, и показывал своим видом полную растерянность. Игра была неубедительной, как начинающий актёр Стрельцов в театре ни на одну из ролей не смог бы претендовать. Но как старался, как старался. Мне нужно было отдать ему должное. Такое, почти отеческое отношение к заключённым, внимание, забота и прочее, могла быть воспринята только как искреннее желание помочь. И большинство из заключённых это именно так и воспринимало. И попадались на пустой крючок без наживки.
— Не темни, Дёмин, не надо. Какое к тебе имеет отношение Ткачёв?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Я, признаться, замешкался с ответом. Но он как плохой актёр, сам мне помог выйти из затруднительного положения.
— Я сразу тебя раскусил. Никакой ты не зэк. Прислали с проверкой, так же? Киев ведёт зачистку в исправительной системе, и выявляют взяточников. Копают под «хозяина» и хотят везде своих людей поставить.
Опуская глаза, я едва скрывал улыбку. Это же надо, до такого додуматься.
— Вижу, что прав. Мне нужна, Дёмин, положительная оценка моей работы. Может ты и не Дёмин, это не столь важно. Поможешь? У меня были проблемы на прошлом месте работы, в Одессе. И сейчас, мне бы не хотелось остаться за забором и жить на скудное пособие от государства. Давай договоримся по-хорошему. Как и обещал, я не трогаю тебя, ты мне не ставишь палки в колёса по работе. Ты здесь ненадолго, поэтому моё предложение как нельзя для тебя кстати. Но пойми меня правильно, без наказания я не могу тебя оставить. Не поймут. И это сразу бросится в глаза. Ну что, по рукам?
Глава 5
У капитана Пескова голова раскалывалась на две части. Как будто всё вокруг стало безликим и серым, и только клубы дыма и грохот танковых орудий, не давал окончательно сойти с ума. Немецкие танки били с таким напором и жестокостью, что время остановилось, превратилось в воронку, затягивающую всё живое на веки вечные. Без права на новую жизнь. Песков в Бога не верил, и всегда равнодушно смотрел на старенькие, прохудившиеся церквушки с золотыми куполами в деревнях. Никогда не заходил внутрь, и даже боялся об этом подумать. Человеком он был не набожным, и на все доводы бабушки, и советы не гневить Бога, не богохульствовать — махал рукой, и после в комнате, запираясь на ключ, смеялся до коликов в животе. Не понимал, как нарисованный Бог может помочь человеку. Однако сейчас ему почему-то показалось, будто что-то он в жизни упустил, важное. И не смотря на дикую головную боль, понял: его потянуло зайти в Церковь, увидеть старинные фрески, иконы, прикоснуться к ним, поговорить с ненавистным Советской власти попом, по душам. Странно. Это случилось впервые в жизни, почему-то именно сейчас, на пороге смерти, когда в любую минуту вражеский снаряд разнесёт его легковесную коробочку с тринадцатью миллиметрами брони на кусочки, он захотел помолиться. Вспоминая слова, которые часто шептала перед иконами бабушка, Глафира Андреевна Песков, бормотал под нос обрывки фраз: «боже, спаси и сохрани», «помилуй мя грешнаго», и с замиранием сердца ждал чуда. Пот заливал глаза и, вытирая лицо грязной, промасленной тряпкой, Песков молился. Умирать не хотелось, и лежать в луже крови на холодной и сырой земле, брошенным и забытым, тоже. Их колона лихо прорвалась к деревне, оставляя позади оборонительный рубеж немцев возле реки, однако к моменту наступления враг подтянул резервы, и поливал их свинцом как из «рога изобилия».
