— Странный вопрос, Михаил. Вы меня пугаете.
— Почему странный?
— Ну как… Тюрьма не место для встреч и свиданий. Я, конечно, знаю, где она находится, но не советовал бы вам туда ходить.
— Это почему?
— Место гиблое. Она была построена на месте кладбища.
— Ах, вот Вы о чём.
Рассмеявшись, я допил свой чай и сложил на груди руки.
— Я не суеверный человек.
— Когда были немцы, там располагалось Гестапо. Сейчас вроде как НКВД, но утверждать не буду. Она стоит на пересечении улиц Свиридова и Чкалова. Рядом городской парк и река.
— Так Вы хорошо знаете это место?
— Как не знать? Мой путь на работу, а ходил я всё время пешком, проходил мимо ворот тюрьмы. Потом парк, и уже за парком институт имени Глинки.
— Туда можно проникнуть?
Николай Павлович прокашлялся и повертел головой.
— Первый раз в своей жизни встречаю человека, который по доброй воле хочет проникнуть в тюрьму. Чушь полная, Михаил. Выбросьте эту бредовую идею из головы. Туда невозможно проникнуть. И зачем Вам?
— Нужно. Очень нужно.
— Даже не знаю, что вам ответить.
Он в задумчивости ходил по комнате и размышлял вслух. Делая жесты руками, сам отвечал на свои вопросы и ещё больше недоумевал.
— Нет, ты слышала Маша? Проникнуть в тюрьму. Полный абсурд.
— Коленька, я думаю, что молодым людям нужна помощь.
Слабый голос жены Николая Павловича, полный трепета и надежды, и тёплый взгляд в сторону супруга, давал понять, что профессор сможет помочь. Нужно только не мешать ему размышлять, и искать верный выход.
— Это легче сказать, чем сделать.
Я молчал и, затаив дыхание ждал. Наконец Николай Павлович остановился и хлопнул себя ладонью по лбу.
— Эврика! Я смогу Вам помочь, Михаил, слушайте. Есть человек, который ежедневно бывает в тюрьме, по работе. Мы с ним знакомы с незапамятных времён.
— Кто это?
— Отец одного из моих учеников. Он возит на подводе в тюрьму продукты. И если согласится, есть шанс.
— Вы давно его видели?
— Сейчас, сейчас, дай Бог памяти. Недели две назад. Правильно. Это случилось на праздник. Я был по делам на работе и, возвращаясь вечером домой, с ним столкнулся. Мы сухо поздоровались, и я ещё помог ему поставить на телегу несколько ящиков.
— Как нам его найти?
— Живёт он на другом конце города. Уже поздно. Завтра. Только Михаил, я Вам ничего не обещаю. Сейчас давайте отдыхать.
Мне постелили возле Иракли, на старом, широком комоде. Укрываясь одеялом, я на всякий случай засунул пистолет под подушку. Грузин спал на спине, тяжело дыша, жена профессора его укрыла, и пожелала мне спокойной ночи. Как только я смог раздеться и юркнуть под одеяло, меня тут же сморил богатырский сон.
Внешний вид сторожа оставлял желать лучшего. Помятое лицо с синяками под глазами, фуражка натянутая с такой силой на лоб, что едва не трещала по швам. Грязная форма, то ли армейская, то ли железнодорожная. Невысокого роста, с руками ниже колен, сторож походил на портового грузчика в Одессе. Колоритный персонаж, со стойким запахом сивухи изо рта. Профессор, чуть смущаясь, познакомил нас и всех пригласил за стол. Нашего гостя звали Кузьмич, и он, снимая фуражку, не переставал вытирать ею вспотевший лоб и жиденькие волосики. Усаживаясь за стол, Кузьмич облизывая тонкие губы, бессовестно пялился на бутылку вина и не слышал, что творится вокруг. Иракли чуть в обморок не упал, когда узнал, что этот человек сможет нам помочь и провести потайным ходом в тюрьму. Прихрамывая на правую ногу, Иракли пожал руку Кузьмича и устроился напротив. Прерывая всеобщее молчание, я на правах хозяина открыл бутылку и разлил вино по стаканам. Кузьмич, меряя опытным взглядом, не обделила ли его рука наливающего, схватил стакан и тут же его выпил. У окружающих перехватило дыхание. Жена профессора, Маша, скривилась и не стала пить. Иракли усмехнулся, и мы с ним, и профессором, чокаясь, выпили за победу.
Кузьмич захмелел и потянулся со станком в руке, за новой порцией. Я перехватил его руку, чем вызвал на его лице удивление, и положил на стол.
— Сперва дело, Кузьмич. Потом остальное. Закусывай.
Профессор одобрил мой жест, и бережно укладывая кусочек деревенского сала на хлеб, зажмуриваясь, отправил в рот.
— Так я, это, после первой не закусываю. Наливай, поговорим.
Голос Кузьмича был хриплым и прокуренным. В глазах гуляли бесовские огоньки, и отказывать второй раз, я уже не имел права. После второго стакана, у Кузьмича бесцветного цвета глаза стали водянистыми. Он полез в карман, вытащил кисет и скрутил козью ножку. Запах самосада моментально заставил закашляться профессора и его жену. В маленькой комнатке стало нечем дышать и Маша открыла форточку.
— Так какое дело ко мне, барин?
Кузьмич обращался ко мне, и после слова барин я невольно вспомнил «Двенадцать стульев», Ильфа и Петрова, и улыбнулся.
— Какой я тебе барин? Я такой же советский человек, как и другие люди в этой комнате.
Кузьмич прищурился, и деловито замахал грязным пальцем.
— Знаю я вас, советских. Насмотрелся, там, за забором.
И он кивнул головой на дверь.
— Говорите, чего надо. Времени в обрез. Мне ещё Нюшку кормить и рано вставать. Дел невпроворот.
— Как нам попасть в тюрьму?
— Экая проблема, — Кузьмич усмехнулся, и подмигнул. — Это я вмиг устрою. И камера будет приличной, с окном.
Тут уже не выдержал Иракли, и стукнул кулаком по столу.
— Ты что это, Ваньку валять вздумал? Или винцом задарма угоститься. С тобой разговаривают серьезные люди, веди себя прилично, иначе худо будет.
Кузьмич покосился на увесистый кулак грузина и поёжился, представляя, что будет с ним дальше.
— А я чего, господа хорошие? Меня пригласили, я пришёл. Вам в тюрьму? Так тудыть её в качель, ворота там широкие. Иди, не хочу.
— Нам нужно незаметно туда пробраться. И так же незаметно уйти. Поможешь?
Мой голос слегка охрип, уже раздражала до коликов в животе ситуация, с пьяным Кузьмичом.
— Ну, если так. Тогда одной бутылки будет мало. Доставай вторую, хозяин. Сердцем чувствую, что разговор наш затянется, за полночь. Как бы за третьей не послать никого. Мало ли… Всякое бывает. Чую, что Нюшка моя опять голодной останется. И утром никуда не пойдёт. Придётся уговаривать, а она дама капризная.
Иракли принёс вторую бутылку и налил Кузьмичу полный стакан. Тот зачем-то перекрестился и выпил.
— Ох, и доброе вино у вас, братцы. Не иначе свячёное. Меня давеча поп угостил наливочкой, так я еле ноги домой принёс. Голова ясная, а ноги идти отказываются.
