— Я замечал, что часто тебя, «Кроха», вызывают к следователю.
— Ты прав, Миша, чуть ли не каждый день он выходит к следаку, — сказал рыжеволосый парень с веснушками на лице.
— Сам расскажешь или как?
Я с ухмылкой посмотрел на «Кроху» и подмигнул.
— Здесь сидят первоходочники, ты «Кроха» какое имеешь к этому отношение? Не по понятиям тебе сидеть в общей камере, как бывшему сидельцу, сам говорил. Скрываешь от народа тёмную историю?
«Кроха» побледнел, заскрипел зубами и отвернулся.
— На малолетке я сидел, оттуда и наколки, — ответил он, не совсем уверенным тоном.
— На малолетке? А разве малолеток не поднимают на взросляк? И не меняют общий режим на строгий?
Меня в этих вопросах просветил старый арестант, «Жигоня», вор-карманник, когда я ждал распределения в камеру. Он всю свою жизнь провёл в тюрьмах, и даже застал «сучью войну», когда сидел на Соловках. Он также сказал, что в камерах полно кумовок (стукачей), которые работают на оперчасть, за чай и сигареты. В основном это «строгачи», те, кто сидел раньше и сейчас за какие-то грехи боятся выходить в зону. Вот менты их и держат в СИЗО, и за это они стучат, пояснял «Жигоня», и убеждал держаться от них подальше и не лезть на рожон. «Кроха» был одним из таких, позже он во всём признался, и отправился в семью к обиженным. Таким там только и место. На следующий день меня перевели в другую камеру, и через много лет я узнал о том, что «Кроха» и «Артист», намеревались ночью меня порезать. И только случайность спасла от роковой гибели.
* * *
Суд, как театральная комедия, имел все шансы занять своё место среди произведений классики. Фарс, не иначе. И счастливый конец обеспечен, и зрители просят актёров на бис. «Ревизор» Н.В. Гоголя, «Мастера и Маргарита» М.Ю. Булгакова, и так далее. Примеров множество. Жаль только, что этот спектакль так и не нашёл своего отражения на театральной сцене. Или хотя бы с броским заголовком на первых полосах газет. Фемида осталась равнодушной к моим доводам и фактам, но обо всё по порядку.
Здесь чувствовалась твёрдая, мозолистая рука, с внушительной пачкой долларов Михайлова. Судья, молодой человек лет тридцати, в очках, напоминавший больше «ботана», чем преданного делу служителя Фемиды, благодушно смотрел на меня сквозь толстые стёкла очков и дружелюбно улыбался. Поначалу он мне даже понравился, и я по наивности своей посчитал, что получу условный срок и из зала суда выйду на свободу. Святая простота. За мальчишеской, почти детской и наивной улыбкой судьи, скрывался крупный взяточник, в судебной, чёрной мантии. За стеклом, куда меня поместили, «аквариум», как окрестили это место подследственные, было тесно и жарко. Хотелось пить, желательно водки. Но кто даст? Спасибо хоть наручники сняли и чуть приоткрыли дверь. Свежий воздух лениво и с неохотой просачивался в «аквариум». За окном стоял жаркий сентябрь, и высокие тополя от порывов ветра раскачивались в разные стороны и приветливо махали могучими ветвями. Я смотрел в окно и с волнением ждал, когда уже этот самый «ботаник» пригласит в зал заседаний свидетелей.
Судья долго листал два тома дела, и кривился, как будто перед этим съел огромный лимон. Когда наконец-то он разрешил открыть двери, и впустил людей, я сразу увидел Марию и маму. Мария была одета в мою джинсовую курточку, и коротенькую юбку. Вытирая слёзы, она с миловидной улыбкой на лице часто моргала. Закашлявшись, махнула руками несколько раз, как будто в помещении было тяжело дышать от табачного дыма, и в голубых глазах засияла маленькая искорка надежды. Мама как никогда была строгой и серьёзной. Один раз глянула на меня, и удручённо покачала головой. Мой адвокат подошёл ко мне, и шёпотом сказал: вопрос решён, четыре года колонии усиленного режима. Соглашайся, иначе хуже будет.
От этого предложения у меня глаза на лоб полезли. Я хотел схватить эту продажную сволочь за накрахмаленную белую рубашку, и вместо себя посадить в «аквариум». Молодой адвокат, завидев мою реакцию, и желание дать ему по зубам, сконфузился и покрутил пальцем у виска.
— Михаил, не валяйте дурака. Год отсидите, и условно-досрочно освободитесь. Только и всего.
— Да пошёл ты на хрен, сволочь, за что только тебе деньги платят.
Я сжал кулаки и задержал дыхание. Адвокат замолчал и с умным видом расстегнул кожаный портфель, с золотой застёжкой и вытащил документы.
В конце зала сидели потерпевшие с родными. Они специально скромно оделись, и выглядели людьми обездоленными и замученными до смерти гражданином Дёминым. Я усмехнулся, и тяжело вздохнул.
— Назовите своё имя и фамилию, подсудимый.
— Дёмин Михаил Николаевич, родом из Киевской области. Село Благодатное, Почаевского района.
— Там прописаны и проживаете?
— Нет, оттуда родом родители. Проживаю в Киеве, Дарницкий район, улица Тампере.
— Женаты? Где работали?
— Женат, детей нет, в настоящее время безработный. Полгода назад работал в строительной фирме.
— Это правда, что вы закончили военное училище?
— Правда, Ваше честь, закончил.
— С места работы вам дали не лестную характеристику. Ваш начальник написал, что Вы халатно относились к работе, прогуливали, пили и из-за этого он вынужден был вас уволить. Это правда?
— Нет, не правда. Конечно, Ваша честь, я не могу доказать обратное, но уверяю Вас, что работу свою я любил и относился к ней с должной ответственностью. Проработал на фирме не один год, и заслужил не только уважение среди коллег, но и поощрения от руководства фирмы. Тем более, вы не поверите, но я не пьющий. И это наглая ложь.
— Об этом в бумаге ничего нет. Тогда как объясните такую характеристику? И кому верить? Вам, либо же Вашему непосредственному начальнику? Пусть даже бывшему руководителю? Здесь есть кто-то из коллег Дёмина?
Судья обратился в полупустой зал, однако никто ему не ответил. Я вспомнил своего близкого друга Валерку и понял, «что друг, оказался вдруг, и не друг, и не враг, а так…», — как в песне Владимира Семёновича Высоцкого. Не пришёл. Побоялся испачкаться и потерять работу.
Поднялась моя мама и сказала:
— Мой сын, Ваша честь, никогда не увлекался алкоголем. И то, что написано в бумаге — неправда.
— Простите, Вы кто? — задал вопрос судья.
— Мать Михаила Дёмина. Это мой сын, которым мы всегда с мужем гордились. Он прекрасный человек и то, что эта драка была нужна кому-то, и подстроена, у нашей семьи не вызывает сомнений.
— Спасибо, я ещё дам Вам слово, — ответил судья нахмурившись.
Мама заплакала, Мария усадила её на место и принялась успокаивать.
— Дёмин, расскажите, как всё произошло. Только давайте спокойно, без эмоций.
Я поднялся и с трудом взял себя в руки. Смотрел на Марию и вспоминал, как мы с ней бежали от немцев в лодке на другой берег реки под пулями и грохотом артиллерии. Ранение, медсанчасть. Как встретил её первый раз в лесу, и она спасла меня от расстрела. Мария как будто прочитала мои мысли и прижала руки к груди, а после к едва выступавшему животику.
