Тяжело вздыхая, я понимал, что доказывать обратное и стучать себя в грудь кулаком не буду. Опуская буйную головушку, вспомнил Марию. Она надеется, что я смогу вернутся раньше и на тебе, нарвался на неприятности.
— Что призадумался? Сейчас пойдём ко мне в кабинет и оформим бумаги. — ДПНК! — закричал подполковник, — открой «стакан», выпусти бегуна.
Оказавшись в кабинете начальника оперчасти, я уселся на стул и внимательно смотрел на подполковника. Тот не спеша открыл сейф, вытащил бумаги и тщательно их пересмотрел. Сварил кофе и налил в большую, пузатую чашку. В кабинете стояла резная мебель, блестевшая корабельным лаком. Зона производила мебель небольшими партиями, и кабинет оперативника представлял собой краеведческий музей в миниатюре. Иконы, картины в дубовых рамах, подсвечники, шахматы, огромное кожаное кресло ручной работы, шкаф под старину.
— Меня зовут, Дёмин, Стрельцов Олег Витальевич. Как ты уже догадался, я начальник оперативного отдела. От меня многое зависит, ой многое.
Он хитро прищурился, и небрежно бросая пачку «Camel» на стол, предложил и мне закурить. Отказываться я не стал и, разминая пальцами туго набитую сигарету, ждал.
— Будешь помогать бороться с нарушителями?
— Это как?
Я хлопал удивлёнными глазами, не понимая, куда клонит Стрельцов.
— Очень просто, одного твоего желания вернуться раньше домой не достаточно. Свободу нужно заработать. Если ты согласишься сотрудничать — я помогу тебе досрочно освободиться. Понимаешь? Могу устроить на хорошую работу. Например, в столовую или в библиотеку. Хочешь?
— Предложение заманчивое, надо подумать.
— Думать не нужно, Михаил, свято место пусто не бывает. Если ты согласишься помогать, то инцидент с запретной полосой будет исчерпан. Ты вернёшься в свой отряд, и будешь дальше отбывать наказание. Только внимательно слушая, что говорят заключённые, где прячут телефоны, водку, наркотики. Периодически я буду тебя вызывать к себе, и ты будешь обо всём рассказывать. Мне нужен свой человек, которому я смогу доверять. Ну как?
Он мило улыбался, и даже торжественно вручил мне пачку «Camel». Я понимал, что роль стукача для меня неприемлема, но не стал об этом прямо говорить Стрельцову.
— Можно кофе? Давно не пил, Олег Витальевич, замёрз за ночь в «стакане».
— Конечно, Миша, конечно. И запомни, если ты будешь на меня работать — свидание на три дня с женой гарантирую. Плюс, никто из вертухаев тебя не тронет. У тебя будет «зелёный свет» везде, по всей колонии. И даже иногда можно будет побаловаться водочкой.
Он подмигнул, и вытащил из-под стола бутылку водки.
— Ты же бывший офицер, Миша, зачем тебе эта шантрапа? Убийцы, наркоманы, педики, отбросы общества. Человек ты здесь случайный, так же?
Одобрительно кивая, я наслаждался крепким кофе. В дверь постучали, и показался молодой лейтенант.
— Олег Витальевич, к вам человек приехал, из Киева. Ждёт в соседнем кабинете.
— Кто такой?
— Не могу знать, — отчеканил молодецким тоном лейтенант, и мигом ретировался за дверь. Стрельцов с недовольством заёрзал на стуле, и одел фуражку.
— Подожди меня в коридоре. Мы ещё не закончили.
Я вышел за дверь и стал прогуливаться по длинному коридору, читая яркие и многообещающие плакаты: «На свободу с чистой совестью» и прочие пережитки советского режима. Каково же было моё удивление, когда из кабинета вместе со Стрельцовым вышел Игорь Дмитриевич Ткачёв. В длинном, осеннем пальто, с дипломатом в руках, он улыбался и протягивал руку для приветствия.
— Здравствуй, Миша, рад тебя видеть!
Обнимая, Ткачёв похлопал меня по спине как старого, доброго приятеля. Стрельцов ничего не понимал, пребывая в замешательстве.
— По твою душу приехал, заждался, небось?
От неожиданности у меня язык прилип к нёбу. Я пялился на Ткачёва, и кивал головой без остановки как «фарфоровый китайский болванчик» из сувенирного магазина Пекина.
— Подполковник, организуй нам кабинет, чтобы я без лишних свидетелей поговорил с Дёминым. И сам понимаешь, встреча у нас конфиденциальная, поэтому ни одна живая душа в колонии не должна о ней узнать. Понятно?
— Да-да, я всё понимаю, без вопросов. Вы можете зайти в мой кабинет и там поговорить.
Стрельцова била мелкая дрожь, лицо напоминало пунцовую маску. Он распахнул дверь, и едва не отвешивая до самой земли поклоны, как холоп барину, впустил нас в свой кабинет.
— Долго я Вас ждал, долго, Игорь Дмитриевич.
— Прости Миша, время сейчас смутное, работы невпроворот. Садись, разговор у нас с тобой долгий. В ногах правды нет.
Он снял пальто и повесил его на стул. Открыл дипломат, вытащил из него блок сигарет и протянул мне.
— Это тебе небольшой гостинец.
— Спасибо.
Я взял сигареты и повертел в руках. Ткачёв чувствовал себя неловко, когда я смотрел на него испытывающим взглядом.
— Знаю, знаю, Миша, виноват в том, что не помог тебе выбраться из этой передряги. Не знал, был в командировке. Когда вернулся в Украину — хотел связаться с тобой. Телефон твой не отвечал.
— Как же отпустили Михайлова?
— Мы выполнили свою работу и передали Михайлова дальше. У нас весь отдел до сих пор пребывает в недоумении.
Он пожал плечами с озабоченным лицом.
— И Вы не вытащите меня отсюда?
— Увы нет. Решение суда вступило в законную силу, но не всё так плохо как ты думаешь. Ты отсидел в СИЗО, и в соответствии с законом «Савченко», один день твоего заключения, засчитывается за два дня. И подводя итог, на свободу ты выйдешь по УДО, через три месяца. Это я тебе гарантирую.
— Спасибо. Кстати, Вы вовремя. Стрельцов пытался сделать из меня лагерного стукача.
Ткачёв рассмеялся и, вытирая слёзы из глаз, закурил.
— Забудь, больше никаких незапланированных приключений у тебя не будет.
Ткачёв как-то странно произнёс фразу о незапланированных приключениях, и я догадался о том, что он не зря оказался здесь.
— Эксперимент продолжается, Миша. Наши учёные трудятся над усовершенствованием «аппарата Михайлова». Однако, ты пока единственный человек, кто смог побывать в прошлом не один раз, и успешно вернуться обратно.
— Значит, не будь эксперимента, Вы бы и не приехали?
Мне стало обидно и тяжело на душе.
— Перестань, ты во многом нам помог. Кстати, только благодаря твоим бумагам мы смогли разминировать шахту «Юбилейную» и полностью вернуть государству все награбленные нацистами ценности. Это миллионы долларов. Я обратился к руководству, чтобы тебе выплатили премию за оказание посильной помощи.
— Не надо, зачем? Я сделал то, что обязан был сделать каждый нормальный человек.
