Они стояли совсем рядом. Держались за руки, улыбались, ждали их…
Такие молодые, яркие, искренние…
Ульрика – совсем такая, как она приехала когда-то в Москву. Юная, испуганная, чуть неуверенная в себе, но улыбающаяся. Мир не должен знать, что принцесса его боится. А рядом – Ваня, Ванечка…
Софья так и не поняла, когда она бросилась на шею мужу. Рядом Алексей так же обнимал Ульрику, не думая ни о чем. И прошло, наверное, немало времени, прежде, чем они позволили себе взглянуть вниз.
Там, над их телами плакали Александр и Аленка. Горько, безутешно, жалобно…
А здесь…
Здесь была абсолютная ясность. Софья смотрела в лица самым своим близким людям, и ждала приговора. Она ведь их использовала. Всех использовала…
Она все сделала, чтобы выполнить свою задачу, чтобы стояла Русь, чтобы не было войны, и ради этого она предавала, продавала, убивала, шла по головам и не считалась ни с чем и ни с кем. Сколько уж на ней налипло грязи…
Софья понимала, что самым правильным наказанием будет для нее дорога в другой конец. Ребят – в рай, а ей, наверное, место в аду. Самое то…
Можно даже в котле не варить, а можно и варить. Пусть только они будут счастливы, они будут…
Софья отчаянно ждала грома с небес, света, голоса, да хоть чего-то, но, не дождавшись, позволила себе поднять голову.
Не мысль, нет, ощущение громадного, невероятного счастья, пронизавшее каждую ее клеточку.
Глупая.
Ты ведь – полюбила. И все отдала ради нас.
Мы тебя тоже любим.
Ты справилась, Сонюшка. Ты – справилась…
И ты не думай, мы не уходим, разве ж это видано, чтобы родители бросали детей без присмотра? Мы остаемся рядом с ними. Это – наша награда.
Четыре тени бросили прощальный взгляд на землю – и растаяли в солнечной синеве неба.
Эпилог
1829 год
Кремль, Москва
Сто лет, как в тень ушел великий царь.
Сто лет, как сердце биться перестало…
Поэма читалась и перечитывалась, обсуждалась во дворцах и в крестьянских избах…
Пушкина любили. А героя его поэмы, царя Алексея Великого, Алексея Ясно Солнышко, Алексея Русского любили еще больше. И не было избы, где не рассказывали бы о нем сказок. И про его походы, и про справедливое правление, и про то, как он детей вырастил – почитай, сто лет Русь горя не знает…
– Александр Сергеевич, рад вас видеть при дворе…
Евгений Изотов, шапочный знакомый поэта, возник рядом. Заулыбался, демонстрируя близость к таланту.
– Говорят, вашу поэму заказали во Францию? В переводе?
– Перевод губит хорошие стихи, – буркнул Пушкин.
– Может, вам продолжить эту тему? – не обратил внимания на недовольство поэта Изотов. – Насколько я помню, ваш предок попал на Русь как раз при государе Алексее Алексеевиче Великом?
– Его царствование уже завершилось, мой предок даже не был знаком с государем, – отрезал поэт.
Изотов смешался, хлопнул глазами, но ненадолго.
– Или написать о ком-нибудь еще? Например, царевна Софья, Проклятая царевна, чем не тема?
– Она не хотела бы, чтобы о ней писали, – шелестнул рядом тихий голос. – Александр Сергеевич, рада вас видеть.
По странному стечению обстоятельств, эту женщину звали так же, как и ее прапрабабку.
Софьей.
Внешне, правда, они были совершенно не похожи. Первая Софья была темноволоса и темноглаза, эта же смотрела на мир громадными карими глазами, а рыжие волосы были небрежно стянуты зеленой лентой. А вот выражение глаз было абсолютно одинаковым.
Жестким, холодным, спокойным.
И должность та же.
Тень за троном государя.
Младшая дочь от брака государя Алексея Третьего с княжной Морозовой, полностью унаследовала и прабабкин характер, и прабабкину должность, и даже страх, который вызывала Проклятая царевна. Слухи, сплетни… никто не знал, где правда, а где ложь, но боялись искренне – на всякий случай. Изотов резко побледнел – и откланялся, стремясь раствориться в толпе придворных.
– Я хотела поблагодарить вас, Александр Сергеевич. Вы отлично справились. Поэма великолепна.
Поэт поклонился.
– Государь собирается наградить вас. Насколько я знаю, ваш журнал сейчас испытывает определенные трудности, равно как и вы…
Второй поклон вышел чуть принужденным, но женщина заметила искорку недовольства и успокоила поэта.
– В этом нет ничего удивительного. Властелин Муз не должен опускаться до презренного металла. Это не ваше. Поэтому мы решили помочь вам.
– Ваша светлость…
– Зайдите ко мне завтра. В Кремль. Вас пропустят.
Поэт еще раз поклонился – и не удержался.
– Ваша светлость, может быть, вы все-таки позволите написать поэму о вашей прабабушке?
– Нет. Это вне обсуждений.
– Клянусь, я не выпущу ее без цензуры…
– Дело не в этом. Вы почти ничего не знаете о ее жизни, поэтому поэма будет… неверна.
– Возможно, вы мне расскажете? – набрался храбрости поэт. – Или мне дадут разрешение поработать в архивах?
Софья задумчиво улыбнулась.
– И поэма будет называться «Проклятая царевна»?
– Ваша светлость! Я никогда бы…!
– Я подумаю над этим.
Женщина скользнула прочь, а поэт нервно вытер пот со лба. Да уж.
Впечатление княгиня производила… страшноватое. Если ее прабабушка была такая же… Кошмар! Но поэму он все равно напишет.
Такая личность!
Только бы позволили…
Франция, Версаль
– Ваше величество.
Корона опустилась на голову мужчины плавно, одним движением. И с колен поднялся уже его величество король Франции.
Людовик Девятнадцатый.
Франции не повезло. Она познала и Революцию, и тяжелую длань Наполеона, и безвластие, и даже сто дней вернувшегося правителя.
В конце концов Наполеон был низвергнут и на трон взошел Людовик Восемнадцатый.
Но – увы.
Взойти мало, а вот удержаться он не смог, да еще бездетность. А наследовать ему тоже было почти некому. Революция, подогреваемая откуда-то извне, так славно прополола ряды французских принцев и принцесс, что найти прямого потомка Короля-Солнца было попросту невозможно. Плюс еще бездетность короля.
