– О, в море чего только нет. – Макданн нервно запыхтел трубкой и заморгал. Он весь день был как на иголках, но так и не признался почему. – При всех наших двигателях и этих самых субмаринах пройдёт ещё десять тысяч веков, прежде чем мы ступим на подлинное дно затонувших земель, в тамошние волшебные королевства и изведаем настоящий ужас. Ты только подумай: там, в глубине, всё ещё трехсоттысячный год до Рождества Христова! Пока мы тут дефилируем, трубя во все трубы и оттяпывая друг у друга страны и головы, кто-то живёт на холодной морской глубине в двенадцать миль, в эпохе столь же древней, как борода кометы.
– Да, это очень древний мир.
– Пойдём-ка. Мне надо рассказать тебе кое-что: я давно собирался.
Мы поднялись по восьмидесяти ступеням – разговаривая по пути и никуда не торопясь. Оказавшись на самом верху, Макданн выключил свет в помещении, чтобы в зеркальном стекле ничего не отражалось. Гигантский световой глаз тихо жужжал, плавно вращаясь в промасленной глазнице. Гудела Туманная Сирена – раз в пятнадцать секунд.
– Звук такой, словно какое-то животное кричит, правда? – Макданн кивнул сам себе. – Огромное одинокое животное кричит в ночи. Сидит здесь на пороге десяти миллиардов лет и взывает в Бездну: я тут, я тут, я тут. И Бездна отвечает, о да, ещё как. Ты, Джонни, пробыл здесь уже три месяца, так что надо бы тебя подготовить. Примерно в это время года, – он вгляделся в туман и хмарь, – кое-кто приплывает в гости к маяку.
– Косяк рыб, как ты рассказывал?
– Нет, не рыбы. Я всё откладывал, не говорил тебе, а то вдруг ты решишь, что я сбрендил. Но дальше откладывать невозможно, сегодня крайний срок: если мой календарь размечен правильно с прошлого года, ночью у нас будет гость. Не буду вдаваться в подробности, тебе надо увидеть это своими глазами. Просто посиди здесь. Если захочешь, завтра соберёшь сумку, доедешь на моторке до берега, сядешь в свою машину, припаркованную у лодочного пирса на мысу, и умотаешь в какой-нибудь городишко на Большой земле, и спать будешь при включённом свете. Я не стану ни о чём расспрашивать, и винить тебя не стану. Это происходит уже три года подряд, и сейчас впервые рядом со мной есть живой свидетель. Ты подожди и посмотри.
Прошло полчаса; мы шёпотом обменялись от силы несколькими словами, не больше. Когда нам надоело ждать, Макданн принялся излагать мне свои идеи. У него были свои теории насчёт Туманной Сирены.
– Однажды, много лет назад, человек пришёл туда, где шумел океан, и встал на холодном бессолнечном берегу, и сказал: «Нам нужен голос, чтоб звать через море и предостерегать корабли; я его создам. Я создам голос, подобный всему времени и всем туманам мира; я создам голос, который всё равно что пустое ложе рядом с тобою всю ночь до утра, всё равно что пустой дом, когда отпираешь дверь, всё равно что безлистные деревья по осени. Звук, подобный кличу улетающих на юг птиц; звук, подобный ноябрьскому ветру и морю на суровом, холодном берегу. Я создам звук, исполненный такого одиночества, что он донесётся до всех и каждого; и тот, кто его услышит, зарыдает в душе своей, и очаг покажется теплее, и домашний уют – желаннее всем тем, кто услышит его в далёких городах. Я создам себе звук и специальную машину, и назовут её Туманной Сиреной, и кто услышит её – познает скорбь вечности и скоротечность жизни».
Загудела Туманная Сирена.
– Эту историю я сам придумал, – тихо признался Макданн, – в попытке объяснить, почему это существо каждый год возвращается к маяку. Думаю, Туманная Сирена призывает его, и оно приходит…
– Но… – встрял я.
– Тссс! – шикнул Макданн. – Вон оно! – И он кивнул на пучину.
Что-то и впрямь плыло к башне маяка.
Как я уже рассказывал, ночь выдалась холодная; высокая башня остыла, свет то вспыхивал, то гас, Туманная Сирена взывала и взывала сквозь слоистый туман. Видно было недалеко и нечётко, но вот оно – глубокое море, омывающее ночную землю, ровное и спокойное, оттенка серой грязи, и вот они – мы, одни-одинёшеньки на высокой башне, и там, сперва очень далеко, обозначилась зыбь, всколыхнулась волна – вода запузырилась и вспенилась. Над поверхностью холодного моря поднялась голова, гигантская тёмная голова с огромными глазами, а затем и шея. А затем – не тело, нет, но ещё шея и ещё! Голова воздвиглась над водой на высоту целых сорока футов на тонкой и изящной тёмной шее. Только тогда из пучины показалось влажное тело – точно островок из чёрного коралла, ракушек и рачков. Мелькнул хвост. В целом от головы до кончика хвоста, по моим прикидкам, монстр достигал девяноста футов, а то и ста.
Я что-то сказал – сам не знаю что.
– Спокойно, сынок, спокойно, – прошептал Макданн.
– Но это же невозможно! – воскликнул я.
– Нет, Джонни, это мы невозможны. А вот оно – такое же, каким было всегда десять миллионов лет назад. Оно-то ничуть не изменилось. Это мы и земля изменились до невозможности. Мы!
Там, вдали, из ледяных вод медленно выплывала тёмная величественная громада. Вокруг неё сгустился туман, ненадолго размыв силуэт. В одном из глаз чудища отразился, и заплескался, и вспыхнул наш ослепительный свет – красный, белый, красный, белый, точно высоко поднятый диск слал сообщение на каком-то древнем коде. Существо безмолвствовало; безмолвствовал и туман, сквозь который оно плыло.
– Это же какой-то динозавр! – Я присел, ухватившись за перила лестницы.
– Да, один из них.
– Но они же вымерли!
– Нет, они просто спрятались в Бездне. Глубоко-глубоко в глубинах Бездны. Это ведь правильное слово, Джонни, настоящее слово, оно так много говорит: Бездна. Весь хлад, и тьма, и глубины мира заключены в этом слове.
– Но что же нам делать?
– Делать? Мы на работе, мы не можем сбежать. Кроме того, здесь мы в большей безопасности, нежели в любой лодке, которая попыталась бы добраться до земли. Эта тварь размером с истребитель и почти так же стремительна.
– Но почему она плывёт сюда, сюда-то зачем?!
А в следующий миг я понял и сам.
Загудела Туманная Сирена.
И монстр ответил.
Над миллионами лет воды и тумана пронёсся крик. Крик, исполненный такой муки и одиночества, что меня пробрала дрожь. Чудовище взывало к башне. Гудела Туманная Сирена. Чудовище взревело снова. Туманная Сирена гудела. Разверзлась громадная зубастая пасть, и рёв, исторгшийся оттуда, был во всём подобен звуку Туманной Сирены. Одинокий, необъятный, далёкий. Голос отчуждённости, и бескрайнего моря, и холодной ночи, и отверженности. Вот какой это был голос.
– Теперь ты понимаешь, что ему здесь понадобилось? – прошептал Макданн.
Я кивнул.
– Весь год напролёт, Джонни, этот горемыка прячется далеко отсюда, в тысяче миль, и на глубине двадцати миль, не меньше, и ждёт своего часа; возможно, ему миллион лет, этому уникальному созданию. Ты только представь себе – ждать миллион лет: вот ты бы смог прождать так долго? Может, он вообще последний в своём роду. Я склонен думать, что так и есть. Как бы то ни было, на землю пришли люди и пять лет назад построили этот маяк. И установили Туманную Сирену, и включают её, и включают, и включают, и звук её долетает до того места, где ты покоишься, погружённый в сон и морские воспоминания о мире, в котором жили тысячи таких, как ты, но теперь ты один, совсем один в мире, для тебя не предназначенном, в мире, где тебе приходится прятаться.
