– Чем я это заслужил?! – закричал киномагнат.
– Мне страшно жаль, мистер Кларенс.
– Жаль?! Разве я не платил вам хорошие деньги?
– Вообще-то нет, по правде говоря.
– Я приглашал вас на обеды!
– Один раз. Причём за мой счёт.
– Я устраивал ужин в вашу честь у себя дома, вы плавали в моём бассейне – а теперь такое! Вы уволены!
– Мистер Кларенс, вы не можете меня уволить. Последнюю неделю я работал бесплатно и сверхурочно, а про мой чек вы забыли…
– Всё равно вы уволены, уволены окончательно и бесповоротно! Отныне в Голливуде вы в чёрном списке. Мистер Гласс! – Киномагнат стремительно развернулся к старику. – Подайте на него в суд!
– С меня нечего взять, – отозвался Тервиллигер, больше не поднимая глаз; он просто упаковывал свои вещи, глядя в пол и ни на секунду не останавливаясь, – нечего взыскать по суду. Деньги? Так вы платили мне слишком мало, чтобы что-то откладывать. Дом? Никогда не мог себе позволить подобной роскоши. Жена? Я всю жизнь работаю на таких, как вы. Куда ж мне жениться? Я ничем не обременён. Вы со мной ничего не сделаете. Если вы конфискуете моих динозавров, я просто забьюсь в нору в каком-нибудь маленьком городишке, разживусь банкой латексной резины, накопаю глины на реке, добуду старую стальную трубу и наделаю новых монстров. Задёшево куплю киноплёнку. У меня есть старый, видавший виды аппарат для покадровой киносъёмки. Отберите его – и я своими руками смастерю новый. Я всё умею. Вот почему вы больше ничем не сможете мне навредить.
– Вы уволены! – разорялся Кларенс. – А ну, смотрите на меня! Не отворачивайтесь. Вы уволены! Уволены!
– Мистер Кларенс, – тихо произнёс мистер Гласс, выдвигаясь вперёд. – Позвольте мне минуту поговорить с ним.
– Так говорите! – рявкнул Кларенс. – Что толку?! Он просто стоит тут с этим своим монстром под мышкой, а треклятая тварь похожа на меня как две капли воды! Прочь с дороги!
Кларенс выбежал за дверь. Все поспешили за ним.
Мистер Гласс закрыл дверь, отошёл к окну и уставился на абсолютно ясное сумеречное небо.
– Хоть бы дождик пошёл, – вздохнул он. – Вот чего я Калифорнии ну никак не могу простить. Чтоб небеса разверзлись и ливмя полило – тут такого не бывает! Прямо сейчас чего бы я только не отдал за каплю-другую с небес! Или хотя бы за молнию.
Юрист замолчал. Движения Тервиллигера замедлились. Мистер Гласс тяжело опустился в кресло и принялся выводить каракули в блокноте, грустно рассуждая сам с собою:
– Шесть бобин плёнки отснято, и неплохой ведь материал получился, фильм наполовину готов, триста тысяч долларов псу под хвост – прости-прощай! Все рабочие места вылетают в трубу. Кто накормит голодные рты сыночков и дочек? У кого достанет мужества переговорить с акционерами? Кто почешет за ушком Банк Америки? Как насчёт русской рулетки?
Гласс обернулся. Тервиллигер защёлкнул портфель.
– Вот что творит Бог*?
Тервиллигер, глядя на свои руки, повращал ими, словно изучая, из чего они сделаны:
– Я ненарочно, честное слово. Это всё мои пальцы. На подсознательном уровне. Мои пальцы сами за меня всё делают. Вот и это тоже сделали.
– Лучше б эти ваши пальцы прокрались ко мне в офис и схватили меня за глотку, – вздохнул Гласс. – Я никогда не любил замедленную съёмку. «Кистоунские копы»* на тройной скорости – вот моя идея жизни и смерти. Подумать только: нас всех раздавил резиновый монстр! Расплющил как помидоры, хоть в банки закатывай!
– Не заставляйте меня чувствовать себя ещё более виноватым, мне и без того тошно, – вздохнул Тервиллигер.
– А что мне прикажете – на танцы вас пригласить?
– Просто он вечно ко мне придирался, – не выдержал Тервиллигер. – Сделай это. Сделай то. А теперь по-другому. А теперь выверни наизнанку, а теперь переверни с ног на голову. Я глотал обиду. Но я всё время злился. Сам того не зная, я, должно быть, изменил выражение морды. Но вплоть до того момента пять минут назад, когда мистер Кларенс раскричался, я ничего не замечал. Я возьму всю вину на себя.
– Нет, – вздохнул мистер Гласс. – Мы все должны были это заметить. Может, мы и заметили, просто не признавались никому, даже себе. Может, заметили – и смеялись во сне по ночам, когда сами себя не слышали. И где мы сейчас? Мистер Кларенс вложил в эту картину немалые средства: такими деньгами не разбрасываются. Прямо сейчас мистеру Кларенсу мучительно хочется, чтобы его убедили, будто это какой-то страшный сон. И мука эта на девяносто девять процентов заключена в его кошельке. Если бы вы согласились потратить один процент своего времени в течение следующего часа, убеждая его в том, что я вам сейчас скажу, завтра утром умоляющие глаза детей-сирот не будут глядеть на нас с объявлений «Ищу работу…» в «Варьете» и в «Голливудском репортёре». Если вы только пойдёте и скажете ему…
– Что такое он должен мне сказать?
Джо Кларенс вернулся и стоял в дверях. Щёки его пылали.
– Всё то, что он только что рассказал мне. – Мистер Гласс невозмутимо обернулся. – Очень трогательная история на самом деле.
– Я слушаю! – насторожился Кларенс.
– Мистер Кларенс. – Старый юрист тщательно взвешивал слова. – Фильм, который вы только что видели, это немая торжественная дань мистера Тервиллигера – вам.
– Что?! – вскричал Кларенс.
У обоих, Кларенса и Тервиллигера, отвисла челюсть.
Старик юрист смотрел только в стену. Он смущённо проговорил:
– Мне можно продолжать?
– Если угодно. – Художник-аниматор стиснул зубы.
– Этот фильм, – юрист встал и одним плавным движением указал на кинобудку, – родился из чувства симпатии и глубокого уважения к вам, Джо Кларенс. За вашим рабочим столом трудится не покладая рук, в одиночестве, невоспетый герой киноиндустрии, никому не известный, незримый – а кому достаётся вся слава? Звёздам! Часто ли какой-нибудь житель Атаванда-Спрингз, штат Айдахо, говорит жене: «Слушай, я тут весь вечер думал о Джо Кларенсе – ведь великий режиссёр, иначе и не скажешь!»? Часто ли? Посмотрим правде в глаза: никогда. И вот Тервиллигер задумался. Как бы явить миру настоящего Кларенса? Но вот динозавр… бум! Его осенило! То, что надо, подумал Тервиллигер, вот он – великий и ужасный, вот он – одинокий и гордый, чудесный и грозный символ независимости, мощи, силы, звериной проницательности, подлинный демократ, достигший немыслимых высот, сплошь гром и молния. Динозавр: Джо Кларенс. Джо Кларенс: динозавр. Человек, перевоплотившийся в ящера-тирана.
Мистер Гласс сел, не дыша.
Тервиллигер молчал.
Кларенс наконец-то тронулся с места, пересёк комнату, медленно огибая Гласса, подошёл и встал напротив Тервиллигера. Лицо киномагната побледнело. Он окинул смущённым взглядом снизу вверх высокую скелетоподобную фигуру Тервиллигера.
