— Девочки, ну что вы молчите? — не выдержала Юля. — Вы меня бойкотируете?!
Соня берет в руки тетрадь и демонстративно листает.
— Девочки!
Юля даже испугалась, как упорно они не желали с ней разговаривать.
Соня, углубившись в тетрадь, чему-то смеется и показывает это место Нонне. Нонна тоже улыбается.
— Ну хотите, я скажу, что он мне… что он меня…
Подруги оторвались от книги и внимательно смотрят на Юлю, ожидая, чего-нибудь конструктивного.
— Он мне нравится.
— Ну вот, с самого начала бы так, — с облегчением говорит Соня. И не совсем понятно, что больше радует ее, признание Юли или то, что больше не нужно мучительно молчать.
— Меня впечатлило даже не то, что он приехал. Меня потрясло, что он уехал, не ожидая благодарности, — с трудом говорит Юля.
— А если бы ты мне волосы принесла вовремя, я бы тебе наперед все сказала, — корит ее Нонна.
— Какие волосы? Нон? Сонь? Что вы говорите? — Она наконец заплакала. — Он больше не позвонит?
— Теперь не знаю, — честно отвечает Нонна.
А Соня хватается за рукопись:
— Можно я на этот раз напишу?
«Хочешь ты или не хочешь, боишься или проявляешь чудеса смелости, зовешь или надменно отказываешься, угадываешь или ошибаешься, любовь приходит в тот день и час, когда сама решит тебя посетить. Ты можешь все. В этой игре нет правил. В этой игре нет греха. Грешно только одно — ты не вольна отказываться от любви. Можно все, нельзя только отказаться».
Утром Юля подойдет к окну, раздвинет шторы, и на стене противоположного дома увидит огромный плакат-растяжку. На нем фоном будут изображены гоночные машины, а сверху начертано: «Сегодня в восемь. Погоняемся?».
Глава 10
ЛЮБОВЬ И ДЕНЬГИ — СОВМЕСТИМЫ
Соня не понимает, почему она живет с Жориком? Бывает так, что два хороших человека вместе образуют нечто ужасающее. Кажется, Нонка рассуждала об этом.
Типичное семейное утро закончилось серьезным скандалом. Жора смотрел в потолок. Соня, опершись на руку, склонилась над Жорой.
— Может быть, музыку включить?
— Какую? — спросил Жора, не отрывая взгляд от потолка.
— Что-нибудь победоносное, жизнеутверждающее, дающее силы покруче «Виагры»! «Индиана Джонс», может быть?
Жора молчит.
— Или классику?
Жора закрыл глаза и притворился спящим.
— А может, восточные мотивы?
Она легко вскакивает с постели и бежит к стойке с дисками.
— Эта музыка поднимает не только силу духа, но и силу священного дзянь. Я буду танцевать, и твои силы будут подыматься. Я включаю…
Соня принялась танцевать. От резких движений головой волосы разлетаются. Но Жора смотрит в потолок.
— Нет, ты смотри на меня, не смотри в потолок, иначе не поможет.
Она колышет бедрами, как учила Нонка, влево — вверх, вправо — вверх. И вещает голосом экстрасенса:
— Смотри на меня, на меня… Не отвлекайся.
Но Жора по-прежнему рассматривает потолок над собой, и Соня выключает музыку.
— Абонент выключен или находится вне зоны действия сети?
Она прыгает на кровать рядом с Жорой.
— А хочешь, я сейчас быстро оденусь и раздеваться перед тобой буду? Или давай, как в «Девять с половиной недель», фруктов нанесем и будем давить их друг на друга? Сок там виноградный, бананы, лед из холодильника? Давай?
Жора молчит и смотрит в потолок.
— Ну, Жора, я не знаю… Ну что, третью, что ли, звать? Или третьего? Я устала от порнухи. И потом, тебе она все равно же не помогает. Извини.
Жора оживляется:
— Порнография — это актуальное искусство. Это смелый и маргинальный прорыв сквозь условности общепринятой морали и навязанного ею стиля…
— Жора, у тебя что-то на работе? Вот о чем ты сейчас думаешь?
— О Бурковой. Лучше усыпи или отрави Буркову!
Соня с тайной надеждой:
— И тогда все получится?!
Жора снова замолкает.
— Она что, опять зарубила программу? Зачем ты разрешаешь ей висеть гирей на твоих плечах? Нет. На твоем члене? Нет… На своей шее, в конце концов?! Это тебя разрушает.
Жора неуклюже вскакивает с кровати, падает, поднимается, хватает брюки, пытаясь их натянуть.
— Ты меня разрушаешь! — кричит Жорик.
— А ты меня уничтожаешь как женщину!
Соня вскакивает и лихорадочно одевается.
— Одно занудство, каждый день одно занудство, — она передразнивает мужа: — «Всё — дерьмо и все — дерьмо!» Сопли непризнанного гения! Достало! Алла Буркова… Алла Буркова… Кому нужны твои программы и фильмы? Тебе-то самому они нужны? Ты сам в себя веришь? Взял бы кассеты, засунул в сумку да поездил бы с ними по фестивалям!
— Там все куплено, дура!
Уже одетый, Жора идет на кухню. Соня бежит вслед за ним, хватая по пути недостающие предметы одежды.
— Есть ведь и некоммерческие фестивали! Авангардные! Жора, ну хоть какое-то движение!
— Я есть хочу! — кричит он. — Завтракать!
В одной руке у Сони — две тарелки, в другой — еще не надетые колготки.
— Пусть я для тебя ничто — ни человек, ни женщина! Плевать, уже не жду! Но о своей-то персоне можно подумать?! В свою сторону можно пошевелиться?! Я тебе столько идей набросала! Даже подруги мои подключились! Говорят, сейчас отбор на фестиваль какой-то, пусть Жора фильмы свои отнесет. Нет, он считает, что все должно само по себе случиться. К тебе приедет какой-нибудь Спилберг и скажет: «Жоржик, дорогой, одолжи свои фильмы, а то мировая киноиндустрия обеднела талантами, сидим все и ждем тебя. Тебя и только тебя! Солнце наше, спасай!»
Жора с интересом наблюдает, как темпераментная Соня произносит свой прочувствованный монолог. Вначале он просто кивает в такт ее словам, чуть позже начинает дирижировать ею, как оркестром. Соня швыряет тарелку в стену чуть выше Жориной головы.
— О господи!!!
Она натягивает берет, хватает плащ.
— Ты что думаешь, жены декабристов только трахались со своими мужьями?! — кричит Жорик, мешая ей одеваться. — Они берегли их! Ехали за ними в ссылку! Верили в них! Больше, чем они сами верили в себя! Любви, надежды, тихой славы! Недолго нежил нас обман! Исчезли юные забавы!..
Соня глядит на мужа. Ничтожество, невежда и эгоист!
— Это «К Чаадаеву», ты перепутал. К декабристам — это «Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье…».
Она хватает сапоги, скидывает тапочки и, босая, с сапогами в руках, выскакивает на лестничную площадку. Но Жорик следует по пятам.
