— И ребенка ты сделаешь уродом и потреблением! Ты спекулируешь сыном, чтобы изводить меня!
— Федя, бога побойся! Я не извожу тебя, я скорее себя извожу.
Федор, немного успокоившись, пытаясь быть рассудительным:
— Вот и перестань. Ты взрослый человек, ты должна понимать, что мы расстались…
— Но я жду тебя…
Господи, у него только-только все начало складываться здесь. Если всё выгорит с работой, он уйдет от Раи, хотя она, конечно, еще об этом не знает. Он уже приценился к жилью.
— Ну и жди!
— Я жду…
Как приятно и больно это слышать. Пение сирен в уши Одиссея. Федор старается взять себя в руки, но это не удается, и поэтому он кричит в бессилии:
— Жди! Сколько твоей душе угодно! Может быть, я вернусь когда-нибудь в эту вашу вонючую Россию! Только это вряд ли. Если надежда умирает последней, то считай, что твоя уже умерла! Можешь станцевать джигу на ее могиле! А я приехал в новую страну и начал новую жизнь с новой женщиной!
Нонна устало вздыхает:
— Федя, ты просто устал! Поменять бабу на бабу — это не значит изменить жизнь. Тебе с собой трудно было, а не со мной. Ты не видишь, в чем корень зла.
— Я решил, что ты — корень зла, и решил его вырвать. С корнем! Ты от безделья дурью маешься. Делом бы занялась!
— Я занялась. Я пьесу написала. А Миша победил…
Федор бросает трубку, и Нонна договаривает фразу в короткие гудки прерванного эфира:
— …в математической олимпиаде!..
Миша слышит голос матери за стеной и натягивает на голову одеяло. Жалко ее, так жалко!
Нонна смотрит на трубку в недоумении, будто не верит, что это сам Федор прервал разговор… Перед ней сброшюрованная пачка бумаги, на титульном листе которой выведено: «Нонна Геворкян. В начале каждого часа. Пьеса для небольшого театра». Да, она написала пьесу! Втайне от всех — от матери, от своего психотерапевта и даже от подруг. Она еще не решила, что с этой пьесой делать, боясь показать кому-либо, страшась неодобрения. Но она была уверена, что это не ерунда. Это хорошая история о любви и о страхе. О терпении и преданности. О чем еще можно писать? Только о том, что знаешь. В ее пьесе молодой человек поселяется в новой квартире. Его соседкой оказывается девушка с массой фобий и комплексов. Ее домочадцы вынуждены уехать по семейным делам, а сиделка может за ней присматривать только несколько часов в сутки. И он — сосед — вынужден раз в час навещать ее. В начале каждого часа он приходит в квартиру молодой женщины, и постепенно фобии отступают. Любовь побеждает страх. Нонна уверена в этом, как и в том, что пьеса хорошая. Она прославит Нонну, и Федор вернется. Как бы она хотела, чтобы пьесу поставил он, здесь, в Питере. Может, и поставит, когда-нибудь. Да почему «может быть»? Непременно поставит. И вернется к ней. И они будут счастливы. А может, им удастся и умереть в один день.
_____
Нонна посещала психоаналитика. Это был полноватый мужчина лет сорока пяти с неизменным и вызывающим, в горох, галстуком-бабочкой. Психоаналитика звали Александр Морфеевич, и каждый раз, когда Нонна наблюдала, как он внимательно рассматривает ковер перед собой, пока она рассказывала ему о Федоре, ее не покидало ощущение, что он борется со сном. В общем, Нонне было совершенно очевидно, почему он стал психоаналитиком: с таким отчеством человек приходит к неминуемому конфликту с отцом или к абсолютной бессоннице. Но сегодня Нонне было не до проблем Морфеича. Сегодня у нее были свои.
— Он хотел меня обидеть. Понимаете? Он хотел сделать больно. Он понимал, что все, что он мне говорит, чрезвычайно больно.
Морфеич согласно моргает и широко распахивает глаза, как будто пытаясь таким образом удержать тяжелеющие веки.
— Мне кажется, это он защищался. Он дал мне понять, что он тоже переживает…
— Послушайте, вы не должны делать выводы за него, — встрепенулся Морфеич, поборов дрему.
— Почему? Почему же? Я женщина думающая.
— Картина на сегодняшний день такова: он приходит в ярость от ваших звонков. Мотивы его поступков не должны вас касаться.
— Почему?
— Потому что вам непонятны даже мотивы собственных поступков. Как вы можете что-то решать за человека, который некогда был вашим мужем…
— Он продолжает быть им… вот здесь…
Нонна касается рукой груди.
Морфеич не выдерживает и соскакивает с насиженного годами места. Он подбегает к Нонне и тычет ей пальцем в грудь.
— Здесь? Здесь? Да не здесь, не здесь! Вот тут вот.
Теперь он метит себе пальцем в голову словно хочет проткнуть в ней дыру, а затем хватает Ноннину руку и указательным пальцем целится ей в голову, будто имитируя самоубийство.
— Вот тут!
Психолог отпускает ее и, чуть успокоившись, усаживается перед ней на край дубового стола.
— Вы его не видели лет… Сколько?
Нонна обиженно молчит, но поднимает четыре пальца.
— Четыре года! Четыре года вы изводите себя и его.
— Четыре года наши бабушки ждали наших дедушек с войны, — заводит свою песню Нонна. А Александр Морфеевич уже наливается краской. Эту симфонию лебединой верности он слышит те же четыре года. Кажется, еще немного, и он набросится на Нонну с кулаками.
— Четыре года вы изводите меня! Какая война?! Мы не на войне! Вы не понимаете простых вещей! Есть случаи, когда верность — не добродетель, а болезнь!
— Это вы ничего не понимаете! Не понимаете! Не понимаете! Ему нужна моя любовь. Он, в сущности, хороший и безвольный человек! Его просто околдовала эта американская стерва, поманила Диснейлэндом.
— Дался ему ваш Диснейлэнд! Ему не вынести было вашей любви, поймите. Он любил вас и, возможно, любит до сих пор. Но одно плохо — ему было с вами плохо. Извините за каламбур. Пло-хо. Пло-хо. Пло-хо. Если бы вы чуть меньше его любили… Нонночка, если бы вы его чуть больше пилили… Если бы сломали о его голову хоть одну тарелку, когда он пришел домой пьяный…
Нонна внимательно смотрит на психолога.
— Федя не пил.
— Не пил! — Морфеич пробует слова на вкус, как актер повторяет на разные лады. — Не пил! Не пил… Надо же. Но у него наверняка были свои пороки?
Нонна сочувственно кивает психологу. Она явно считает больным его самого, да и чего можно ожидать от человека с таким отчеством.
— Он пил слишком сладкий чай.
— Ну, это не порок.
— Александр Морфеевич, я хожу к вам каждый месяц в течение четырех лет. Я не пропустила ни одного сеанса. В чем заключается ваш метод, если вы не можете запомнить то, что говорят вам ваши пациенты?
По щекам Нонны текут слезы. Морфеич хочет что-то сказать, но Нонна предупреждает его слова жестом.
