— Федор пьет чай с шестью ложками сахара. В чем, доктор, сила психоанализа, если вы не только не развеяли моих, как вы утверждали, болезненных заблуждений, но и укрепили меня в них? — несмотря на слезы, Нонна говорит ровным голосом, чеканя каждое слово. — Я верю в то, что он одумается и вернется, и я должна быть к этому готовой. Вы просто ничего не понимаете. Я должна его дождаться, потому что, когда он вернется, ему должно быть куда вернуться. А если я перестану ждать его, то он будет как призрак, как умершая душа без пристанища.
— Ага! Вот! Вот оно! Вот он, психоанализ! Вы хотите смерти бывшего мужа! Вы подсознательно желаете его убить! Ну так убейте его! В своей душе! Убейте и выкиньте труп на помойку!
— Вы толкаете меня на страшное преступление!
— Отбросьте образ мученицы! Начните новую жизнь. Новую прекрасную жизнь. Попробуйте примерить на себя новые роли!
Нонна выбегает вон, а в ее ушах продолжают звучать слова психолога: «Убейте его в своей душе! Примерьте на себя новые роли!»
Пора бы! Новая жизнь. Именно это она недавно советовала ближайшей подруге. А как ее начать? Вот так прямо взять и начать? Ну да. А в чем дело? Для этого надо убить в себе Федора! Нет, только не это. И Нонна бредет по городу. И, как назло, видит кругом сногсшибательных женщин с потрясающими красавцами. Город полон красивых людей. И Нонне так хочется быть среди них. Она знает, хорошо знает, что это только оболочка, что за любую деталь образа сердцеедки заплачено по ценам, намного превышающим номинал. Но как хочется купить туфли на каблуках, а не носить вечно удобную и носкую обувь. Желание быть по ту сторону витрины настолько обуяло Нонну, что ей вдруг показалось, будто за стеклом мелькнула она сама. И та Нонна была женщина-вамп — коварная, опасная, раскрепощенная и смеющаяся… Когда настоящей Нонне стало мерещиться, что она уже видит дорогие пломбы в зубах своего потувитринного альтер-эго, она решила мчаться домой. К сыну и едкой на слово матери.
Мишка — акселерат, делающий первые неуверенные шаги на скользком поприще иронии. Сейчас он натянул дырявые носки на кулаки и разыгрывает перед матерью что-то вроде кукольного спектакля.
— Это страшные космические дыры! Бойся, бойся, они пришли поглотить нас!
— Мишка, перестань! Мишка!
— Сквозь черные дыры ты увидишь истинное лицо космоса — бледное и ужасное.
— Мишка, прекрати! Пожалей мать! Вон дай лучше бабушке, пусть заштопает!
Араксия Александровна поджимает губы:
— Эти дыры не подлежат уничтожению.
Нонна стягивает носки с кулаков сына и внимательно рассматривает.
— Н-да… Беда.
— Профессия должна приносить доход, — язвит Араксия.
— Профессии разные бывают…
— Правильно, их очень много. И можно было подыскать что-нибудь менее экзотическое, чем театральная режиссура.
Араксия Александровна выходит из комнаты. Нонна и Мишка переглядываются.
— Мишка, я плохая мать?
— Кто сказал?
— Да вот, бабушка ворчит…
— Так она ворчит, что ты плохая дочь.
— Это точно…
— Ма… Ты самая красивая зато.
— Ну хоть это хорошо.
Миша прижимается к матери. Нонна крепко обнимает его.
— Ма, кстати, дай денег на кассету.
— На какую еще кассету?
— «XXX».
— Это порнуха?
— Сама ты порнуха!
— Не смей так говорить с матерью, — устало отвечает Нонна. Но Миша намерен выцыганить денег, а заодно прочесть лекцию о современном киноискусстве.
— Это новый герой. Герой нового поколения. Он убил Джеймса Бонда.
— Бонда убить невозможно. Он вечно живой, как Ленин. Поэтому вывод: не дам денег на эту лабуду…
— Ты сама говорила, что надо быть в курсе всех новых событий культуры.
— Это не культура. Вот…
— Сокурова смотри сама!
— Благодаря тебе мы пойдем по миру.
— Ага, представляю нашу бабушку, идущую по миру в португальских туфлях.
— Тише ты…
Миша — послушный сын. Он шепчет:
— Благодаря мне ты имеешь классную видеотеку, — и тут же кричит: — А у бабушки большой запас португальских туфель, чтобы идти по миру!
— Тихо ты!
— Огромный такой запасец пар в двадцать, так что мы будем долго ходить по миру!
Нонна и Миша смеются. Миша локтями отбивается.
— Лет двадцать проходим по миру!
За стеной раздалось раздраженное покашливание Араксии.
— Мишка, ты что, меня с бабушкой решил поссорить?
— Нет, я как комментатор новостей, выражаю свое отношение интонацией.
— Тебе четырнадцать лет, Мишка, всего четырнадцать… В кого ты такой умный?
— В тебя!
— Нет, в отца, — как приятна, оказывается, ностальгия.
— Нет, в тебя! — настаивает Миша, а Нонна не слышит злости в голосе сына.
— Нет, в отца.
— Да нет его для меня! — кричит мальчик.
— Не надо так…
— Слушай, ты его любишь? Вот и люби. А я-то что ему должен? Он ведь не только тебя бросил, он и меня бросил. За что мне его любить-то?
Нонна готовится ответить избитой фразой вроде «Вырастешь, поймешь», но Миша умный, он не любит банальностей.
— Только не говори мне, что пойму, когда вырасту. Лучше я расти не буду.
— Мишка!
— Мама!
— Ладно, капитулирую…
— То-то.
Они пожимают друг другу руки ритуальным рэперским приветствием, состоящим из каскада различных пожиманий, похлопываний и пощипываний. Нонна сбивается где-то в середине процесса.
— Сколько можно показывать! — морщится сын.
— Ой, забыла… Так?
Она пытается восстановить последовательность действий. Миша безнадежно машет рукой. Нонна роется в сумке, достает «чупа-чупс» и протягивает сыну Миша усмехается, берет конфету и вдруг порывисто целует мать в макушку. Как ему жалко ее! А помочь он не может. Не знает как.
Ежевечерним Нонкиным занятием стал просмотр объявлений о найме на работу Заинтересовавшие ее предложения она подчеркивает желтым фломастером, обводит шариковой ручкой или карандашом — в зависимости от профессионального или финансового интереса. Араксия Александровна, как правило, обитающая возле телевизора, сегодня устроилась на кухне и раскладывает бесконечный пасьянс. Неожиданно, зашуршав газетой, Нонна воскликнула:
— О! Какая прелесть!
Араксия Александровна, не отрываясь от пасьянса, подняла крутую кавказскую бровь, а дочь прочла:
