– Он мертв, – напомнила она сквозь стиснутые зубы. Ей пришлось сделать усилие, чтобы отогнать видение, в котором она приказывает обезглавить всех недоумков, собранных здесь.
– Ах, да, в самом деле! А нам-то и невдомек, – пробурчал Барсук и смущенно засмеялся.
– Я ваш свидетель. Я была при этом и уже рассказала вам, что произошло. Он убийца и заслуживает смертной казни.
Собравшиеся поежились, чувствуя неловкость оттого, что их новая королева нарушает традиции суда.
– Вероятно, – внес предложение Кролик, – если нет других свидетелей, присяжные могли бы огласить вердикт?
Присяжные начали шушукаться, до Кэтрин доносились слова виновен, невиновен и подлежит мытью, когда вдруг Питер Питер зычно прочистил горло.
– Я хочу кое-что сказать.
Хотя его голос звучал хрипло, он окатил Кэтрин, как волна прибоя. Перед глазами у нее заплясали белые пятна. Она хотела, чтобы он умолк навеки.
Король – ему было невдомек, что у Кэтрин кипит кровь – стукнул молотком.
– Убийца… кхе-кхе… обвиняемый хочет говорить!
Два стражника, подойдя к Питеру Питеру, схватили его за локти и поставили на ноги. Цепи зазвенели.
Ворон вприскочку перебрался по перекладине ближе к Кэтрин. Теперь у нее был сторонник – тот, кто был там в ту ночь, кто знал. Он единственный в зале суда не вздрогнул, когда Сестры забрали у Кэт ее сердце. Было время, когда он собирался сделать то же самое. Когда Джокер собирался сделать то же самое.
Но все это не имело больше значения. Такое сердце ни на что не годилось, что бы ни говорили люди. Оно совсем ничего не стоило.
Сэр Питер широко расставил ноги, чтобы стоять без помощи стражников. Даже оказавшись в положении пленника, он был таким же устрашающим, как прежде. Он метал взгляды на Короля, присяжных, стражей – и, наконец, на Кэтрин.
– Я его убил, – прогрохотал он. – Но я защищал свою жену.
Присяжные принялись царапать на табличках.
Питер шагнул вперед.
– Эти люди – служанка, Шут и вот она, – рыкнул он, глядя на Кэтрин. – Они, это, вломились в мои владения. Я никого из них не приглашал. А они шныряли да разнюхивали, подавай им «монстра», «чудовище».
Он сплюнул.
– Но она-то была моей женой. А вы ее убили. Прямо у меня перед носом убили ее. Это вы чудовища и есть. А не я. И не она!
– Она была Бармаглотом! – выкрикнула Кэт.
Толпа ахнула.
– Он не говорит вам главного. Жена, которую он защищал, была Бармаглотом. А Мэри-Энн должна была стать обедом для этой твари.
– Нечего было ей делать у меня на огороде! Преступники! Убийцы!
– Это ты убийца!
– И ты тоже – да еще и воровка к тому же! Украла мою тыкву, я знаю, что украла. А жене-то уже становилось лучше. Порча сходила мало-помалу, но тут она увидала пирог, да как давай его глотать, и снова обернулась этим… а могла бы… она не должна была снова оборачиваться, это ты виновата!
Король застучал своим молотком – каждый удар кузнечным молотом отдавался в висках Кэт.
– Довольно, довольно! – заговорил Король, обливаясь потом. – Полагаю, присяжным важно получить небольшое разъяснение.
Он прочистил горло и поправил пудреный парик на голове.
– Сэр Питер, вы признаете, что Бармаглот был вашей женой?
Публика заволновалась, и Кэт услышала, как присяжные обсуждают, что видели жену Питера Питера на черно-белом балу. Болезненную худышку. Вовсе не чудовищную.
– На нее порчу навели, – заговорил Питер. – Отравили дурной тыквой. Я видел, как она их ела, прямо остановиться не могла. А потом захворала. Я думал, это оттого, что переела, но потом… потом она стала меняться.
Между бровей у него залегла глубокая морщина.
– В первый раз это случилось, когда мы ушли с бала, потому как все эти придворные так с нами разговаривали, будто мы им не ровня и нечего нам там делать. Потому как вы, – он ткнул в Кэт пальцем, – глядели на нас так, будто мы ошметки какие-то. Я сам видел, как она обернулась Бармаглотом. Своими глазами.
Питер сжал кулачищи.
– А когда она снова в себя пришла, страдала по тыкве так, что и сказать нельзя. Сжевала все тыквы и хватала все рыжее да желтое, но ничего не помогало. Не могла набить утробу.
Кэт так заскрипела зубами, что у нее свело челюсти. Говорили, что Бармаглот в тот первый вечер бросился сначала на Чеширского кота и Маргарет – а ведь тогда шерсть у кота была с оранжевым отливом, да и запах съеденных им тыквенных пирожков, видимо, еще не выветрился.
В другой раз она схватила Льва с его золотисто-рыжей гривой. Однако, скорее всего, чудовище явилось туда из-за Шляп Ника, гонца, того, кто принес первую тыкву из Шахматного королевства.
А в театре зверь гонялся за ней. Желая получит еще ее тыквенного пирога.
– Когда она обернулась во второй раз, – громыхал Питер (глаза у него запали и были окружены глубокими тенями), – я расправился с тыквами. Они у меня за все ответили.
– Насколько я помню, – процедил господин Гусеница, – Бармаглот нарушал порядок. Хорошо, что от него удалось избавиться. Скатертью дорожка.
– Я ж пробовал ее унять, – сказал Питер Питер. – Клянусь, что так. Даже клетку построил, но удержать ее мне было не под силу.
Он свирепел на глазах.
– И все же она была невиновата! Все дело в тех порченых тыквах!
Кэтрин сжала обеими руками перекладину так, что у нее заболели пальцы.
– Это не защита. Вы убили Джокера. Обезглавили его, прямо у меня на глазах.
– А вы убили мою женушку!
– Вы собирались скормить ей Мэри-Энн!
– А нечего было ей являться на мою землю!
БУМ.
БУМ.
БУМ.
Стук королевского молотка прервал их спор, и Кэтрин повесила голову.
– Бла-благодарю вас, сэр Питер за ваш… э-э-э… комментарий, – голос Короля дрожал. – Итак, мы выслушали показания обвиняемого. Присяжные, каков ваш вердикт?
Присяжные сгорбились над своими табличками и заскрипели мелками, перешептываясь. О чем они говорили, Кэтрин не слышала. У нее шумело в ушах, пред глазами, затмевая мысли, вставали картины: лежащий в грязи Джокер, вонзающийся ему в горло топор, ее сердце, рассеченное надвое.
– Мы пришли к заключению, ваше величество, – заговорила жаба, сжимая в перепончатых лапах грифельную доску. Там был нарисован усмехающийся Питер Питер, стоящий на огромной тыкве. – Мы, присяжные, признаем Питера Питера… невиновным!
В зале поднялся оглушительный шум. Все жители Червонного королевства, находившиеся в зале, обнимались и что-то ликующе выкрикивали. Даже Король с облегчением захихикал.
