Отец Кэтрин был известен на все Червонное королевство как прекрасный рассказчик, этот дар передавался в ее семье от поколения к поколению, но ее саму как-то обошел стороной. Сейчас Кэт пыталась вспомнить одну из отцовских историй. Такую, которая смогла бы зачаровать стаю юрких рыбешек. Которая заставила бы тучи рыдать, а горы пасть на колени.
– В незапамятные времена… – начала Кэт, но вынуждена была остановиться: слова застряли у нее в горле.
Вытирая о юбку влажные ладони, она вдруг нащупала в кармане хрустящий кусок.
Сердце у нее груди подпрыгнуло.
– Жила-была… жила-была девочка. И была она дочерью Маркиза.
Уголки губ Шляп Ника презрительно поползли вниз.
– И вот она выросла и стала леди. – Кэт отвернулась, ища взглядом очарованных слушателей или, по крайней мере, тех, кто хотел быть очарованным. И продолжила: – Но, хотя она научилась всему, что должна уметь леди, хорошо у нее получалось лишь одно. Это не было что-то грандиозное или важное, это вообще не очень-то подобало истинной леди, но это было то, что девочка действительно любила.
Она сунула руку в карман и вытащила пакетик с розовыми пирожными. Вощеная бумага измялась, но не разорвалась, потому что была перевязана шпагатом. Гости за столом вытянули шеи.
– Я… – она заколебалась, – видите ли, я делаю сладости.
– Она делает гадости? – пробормотала седая старушка, – Какой кошмар. Впрочем, боюсь, я и сама натворила немало гадостей в этом году.
Кэт улыбнулась.
– Нет же, сладости.
Она развернула вощеную бумагу, достала розовые пирожные. Они немного раскрошились по краям, но в общем остались целыми, все пять штук.
За столом воцарилось молчание.
– Действительно, решение небанальное, – протянул Шляп Ник, подозрительно хмурясь. – Но что они делают?
Кэтрин не отдернула руку.
– Ничего особенного. Они не сделают вас больше или меньше. Но… надеюсь, они просто вас порадуют. Вообще-то, эти пирожные предназначались Королю в качестве подарка, но… я сегодня была рассеянна. И забыла их ему передать.
Кэт не решалась взглянуть на Джокера.
– Подарок Королю? – хмыкнул Шляп Ник. – Звучит многообещающе.
Он махнул тростью, Зай Ятс протянул лапу и забрал пирожные у Кэтрин. От волнения у нее перехватило дыхание, ее все еще трясло от нервного напряжения, но было радостно, что все позади.
Зай Ятс разложил пирожные на тарелке и, одно за другим, стал аккуратно резать прослоенное кремом безе на кусочки. Пирожные крошилось и сплющивались под ножом. Вся компания подалась ближе и наблюдала за тем, как сливочный крем сочится из пирожных и липнет к бумаге.
Почувствовав, что кто-то тянет за ее юбку, Кэт повернулась – это Джокер снова протягивал ей руку. Она позволила ему снять себя со стола.
– Вы сделали их своими руками? – прошептал он.
– Разумеется, – ответила она и, не удержавшись, добавила: – Как видите, Шляп Ник тут не единственный умеет творить чудеса.
Джокер усмехнулся. Глаза его загорелись, как будто он пытался решить загадку.
Кусочки пирожных раздали всем за столом и предложили даже Ворону, угрюмо сидевшему на бюсте, но птица, нахохлившись, презрительно отвернулась. Кэтрин и Джокеру достались последние два кусочка, и на тарелке остались лишь крошки безе, да следы сливочного крема.
Шляп Ник встал и поднял свой кусок.
– Предлагаю тост: за леди Пинкертон, прекраснейшую даму из тех, что когда-либо украшали наше застолье.
За столом зазвучали приветственные возгласы, но быстро стихли, поскольку все принялись есть.
Кэтрин слышала чмоканье, чавканье и звук облизываемых пальцев.
Джокер не сводил с нее глаз, в которых как будто снова плясало пламя свечи. Он облизал палец и удивленно моргал.
Сияя, Кэт, положила свой кусок в рот. Пирожное было ароматным, изысканным на вкус, слегка хрустящее, но нежное безе и едва заметное благоухание роз, все это сливалось в неповторимое ощущение – настоящее совершенство!
Она прислушивалась к вздохам и стонам удовольствия, шороху пергаментной бумаги – это кто-то пытался слизать с нее крем.
Вот поэтому-то она и любит готовить. Когда она видела, как уплетают удачно приготовленный десерт, ей казалось, будто она своими руками сотворила радость. Собравшиеся за столом вдруг перестали быть незнакомцами. Теперь они были близкими друзьями – с такими можно поделиться любой тайной, и она поделилась с ними своей магией.
– Превосходно, леди Пинкертон, – солидно прожужжал Шмель. Там и сям вокруг стола раздавались ликующие возгласы и крики «ура». Среди вновь возникшего хаоса проснулась Соня и сонно оглядела комнату. Кто-то оставил на ее тарелке крошку, и Соня тут же отправила ее в рот. Прожевала ее, проглотила, сонно усмехнулась и, облизываясь, снова погрузилась в сон.
Один Шляп Ник не выражал восторгов. Он откинулся назад в кресле и прикрыл лицо шляпой.
Это мгновенно вернуло Кэт с небес на землю. Ему не понравилось?
Но вот Шляп Ник убрал шляпу, и оказалось, что он улыбается. Улыбка была прекрасной, такой, что от нее сердце замирало, открытой и честной. В его фиалковых глазах играли искры. Он перевел взгляд с Кэт на Джокера.
– Отлично, отлично! – Он поднял руки вверх, словно сдаваясь. – Пожалуй, я позволю ей остаться.
Кэт присела в реверансе, все еще оживленная и взволнованная успехом.
– Вы очень любезны, господин Шля…
И вдруг вся лавка содрогнулась. Кэт поскользнулась и упала на Джокера, который подхватил ее.
Гости, ахая, повскакали с мест, стараясь сохранить равновесие. Что-то застучало по крыше, а потом что-то заскреблось, будто огромные когти. Лавка снова покачнулась, тарелки и блюда посыпались со стола, чай расплескался, печенье рассыпалось.
Раздался пронзительный вопль, от которого закладывало уши. У Кэт от ужаса волосы встали дыбом.
Увидев, что Джокер смотрит на Ворона, Кэт тоже посмотрела наверх. Бюст клоуна, на котором сидела птица, изменился: улыбка исчезла, лицо клоуна было искажено страхом.
Ворон наклонил голову так, словно его черные глаза видели сквозь балки потолка, и мрачно продекламировал:
«Тот, кто наводит жуть на зелюков, прожорливый и злобный живоглот, кошмар и страх пыряющих шорьков – пожаловал к нам грозный Бармаглот. Считали долго выдумкой его, но вот он здесь, крушит наш мирный кров».
Глава 20
Джокер обернулся к Шляп Нику.
– Надо убегать через Перекрестья. Чудовище слишком велико, оно не сможет протиснуться за нами.
Кэт тихо ахнула, а сердце у нее сжалось в тугой комок.
