– Тогда не нужно завершать эту ночь разговорами об ужасных вещах, – сказала Кэт.
И, хотя при этих словах ее обожгла вина (разве можно было забыть об участи храброго и благородного Льва?), воспоминание о музыке, шляпах и чае, обо всем, что было раньше, приносили облегчение.
– Как вам будет угодно, миледи. – Джокеру, кажется, тоже хотелось думать о более приятных вещах. Он помог Кэт забраться на берег. – Я не успел выразить восхищение вашим выступлением. Печенье было восхитительным, как вы и обещали.
Кэт гордой улыбнулась.
– Правда? Благодарю вас, господин Шут.
– Где вы научились так печь?
Кэтрин задумалась. Где она научилась печь? Это так давно стало частью ее жизни…. Разве когда-то было иначе? Кажется, она всегда испытывала радость, погружая пальцы в миску с тестом – песочным для тортов или дрожжевым, теплым и дышащим.
– Наша кухарка что-то мне показывала, когда я была еще маленькой, но по большей части я до всего доходила сама… Совала нос во все кулинарные книги, какие могла раздобыть, и не боялась экспериментировать. Мне нравится смешивать ингредиенты, сами по себе не очень аппетитные – сухую, похожую на толченый мел муку, скользкие яичные белки и горький темный шоколад – и создавать из них что-то неописуемое. Это может показаться странным, но иногда я будто слышу, как эти ингредиенты со мной говорят. – Кэт смутилась. – Вот видишь, какая чепуха.
– Мне нравится чепуха. Что еще вы умеете готовить?
– Да что угодно, если увижу рецепт. Пироги. Торты. Бисквиты. Даже лепешки из жмыха. Как вы думаете, они понравятся господину Ворону? Я заметила, что мое печенье его не особо впечатлило… – Кэт покосилась на Джокера. – Или, может быть, вам понравятся лепешки из семечек? Я, кажется, не вполне понимаю, кто вы – человек или птица.
Джокер расхохотался.
– Ворону лучше не пробовать ваши лепешки из жмыха: боюсь, они так придутся ему по вкусу, что заодно он проглотит и свой безупречно логичный ум! – Джокер провел пальцем по тыльной стороне ладони Кэт. – Ну, а я заранее уверен, что мне понравится все, что вы сделаете.
Кэт робко подняла глаза на Джокера. Он ласково посмотрел на нее, а потом продолжил.
– Король упоминал о каких-то тортах, принесенных вами на бал. Тогда я не обратил на это внимания – решил, что какой-то повар испек их по вашему приказу, но теперь… я понимаю, почему его величество так к вам привязан. Вы не просто талантливы, но… знаете, вы становитесь настоящей красавицей, когда говорите о кулинарии. Вы мастерица в этом деле и знаете это. И это знание словно освещает вас изнутри.
Кэт немного успокоилась, ей было лестно и приятно слышать это, и еще… очень больно. Всю ночь она не вспоминала о Короле, о его вчерашнем визите и… о том, чем он закончился. А ведь теперь он уже не просто Король. Он ее жених.
Сейчас, когда вечер подошел к концу, и всяким вероятностям и невозможностям больше не было в нем места – ее решения и действия казались невыносимо, недопустимо глупыми. О чем она только думала, сбежав из дома с придворным шутом? Если родители узнают, они с ума сойдут от ужаса. Ее репутация может быть безнадежно разрушена.
– Это всего-навсего легкомысленное увлечение, – пробормотала она, сворачивая на дорогу к Черепашьей Бухте. Каблуки застучали по булыжной мостовой так звонко, что Кэт невольно привстала на цыпочки. Джокер шел рядом, бесшумный, как снегопад. – Но все же приятно, когда умеешь делать хоть что-нибудь. Конечно, мои родители предпочли бы, чтобы я освоила что-то другое, но по мне и так неплохо… – Кэт вздохнула. – А вот вам, кажется, удается все, за что ни возьметесь.
– Не все, – возразил Джокер. – Хотите верьте, хотите нет, но я за всю жизнь так и не научился взбивать яйца.
– Какой кошмар!
Он улыбнулся, а Кэт с удивлением поняла, что ей ужасно хочется рассказать ему о кондитерской, которую они собираются открыть вместе с Мэри-Энн. Желание поделиться с ним своими мечтами было внезапным и страстным. А еще Кэт захотелось рассказать ему, как она видела его во сне. Но у них с Мэри-Энн был уговор никого не посвящать в свои планы. Исключение сделали только для Герцога, и то по необходимости, так что немыслимо было открыть сейчас все Джокеру – это было бы предательством старой дружбы. Эта мысль помогла ей сдержаться.
– Не обязательно провожать меня до самого дома, – произнесла она, чувствуя, что ноги с каждым шагом слабеют.
– О том, чтобы я ушел, не может быть и речи! После выпавшей на нашу долю ночи я просто не представляю, как можно бросить вас здесь, не доставив в целости до дверей. Или до окна.
Сил возражать у Кэтрин не было. Они шли по траве, мягкой и сырой от росы. Утренней росы? Целая ночь пролетела, а казалось, будто они только что вышли из дома.
Взгляд Кэт скользнул по лимонному дереву под окном спальни. Черное оконное стекло казалось глубоким, как яма. Огонь в камине погас несколько часов назад.
– Полагаю, сейчас вы отрастите крылья, чтобы подняться наверх?
– К сожалению, в этих обстоятельствах от моих крыльев мало проку, – Он сжал губы, в желтых глазах светилась неуверенность. – Вы спрашивали, птица я или человек, леди Пинкертон, но я ни то, ни другое.
Джокер вздохнул и повернулся к Кэт.
– На самом деле я – Рух
[2], и Ворон тоже.
Кэтрин озадаченно посмотрела на него.
– Но ведь Рух – это же именно Птица, если я не ошибаюсь?
– В Червонном королевстве возможно. – Он сильнее сжал ее пальцы. – Но в королевстве Шахмат мы – защитники Белой королевы.
Кэтрин не отводила от него глаз, пытаясь понять таинственные слова и пытаясь понять, не загадал ли он ей очередную загадку.
– Шахматы?
Джокер чуть заметно наклонил голову, что могло означать согласие.
– Мы с Вороном оттуда родом.
– Шахматы, – в этом едва слышном выдохе слышался благоговейный трепет. Шахматы. Страна двух Королев, Черной и Белой.
Кэтрин никогда не встречала жителей Шахмат. Поговаривали, что попасть в их страну из Червонного королевства возможно, но на пути лежал лабиринт, и никто не знал, как его отыскать. А еще говорили, будто входом туда была дверь, вход в которую охраняет сама судьба.
