– Скорохват, чтоб мне сдохнуть, – объявил он. – Ну и маскарад вы тут устроили, гражданин начальник!
И витиевато и грязно выругался.
– Маскарад не маскарад, однако ж тебя взяли, – спокойно ответил Опалин. – Зря ты в Москву подался. Мысль, конечно, неплохая была – после южных подвигов отсидеться в столице. Ну, вот и отсидишься теперь, как положено.
И тут Нина вспомнила. Банда Храповицкого орудовала на юге, а последним их делом было ограбление банка в Ростове, тогда во время налета убили посетителя и кассиршу. «Значит, они перебрались в Москву… – лихорадочно размышляла Нина. – И я чуть ли не каждый день ходила мимо дома, в котором они жили…»
Девушку вдруг остро поразила мысль, что зло, о котором даже не думаешь, может оказаться близко, так близко, и жизнь твоя повисает на тончайшем волоске. Ведь буквально только что, ни о чем не подозревая, она оказалась на линии огня, и если бы не Опалин…
Нина подняла глаза и встретила его сосредоточенный взгляд.
– Где именно вы учитесь? – спросил он.
– В институте имени Луначарского… Театральном. – Привычное сокращение ГИТИС от волнения выскочило у нее из головы.
– Актрисой, значит, будете?
– Нет. – Нина покраснела. – Я на театроведческом факультете…
– Зовут вас как?
– Нина. Нина Морозова.
– Документы предъявите, пожалуйста.
– У меня только комсомольский билет… – начала Нина, залезая в сумочку. И неожиданно поняла, что, готовя обновку к первому выходу, переложила в нее из старой сумочки кошелек, ключи, зеркальце, помаду… А билет, лежавший в особом кармашке прежней сумки, забыла.
За-бы-ла.
– Понимаете, товарищ, – залепетала Нина, покрываясь пятнами, – у меня новая сумка… и я… Я дома оставила документы! Честное слово… Я в Большом была… на «Сусанине»…
– И как вам, понравилось? – поинтересовался собеседник таким тоном, что нельзя было понять, издевается он, искренне любопытствует или просто спрашивает, как ему полагается по профессии.
– Очень! – искренне ответила Нина.
…Конечно, ей не повезло побывать на спектакле несколько лет назад, когда оперу Глинки, переделанную под требования новой эпохи, приехало смотреть правительство во главе с товарищем Сталиным которому публика устроила грандиозную овацию. Но Нина была счастлива и тем, что увидела «Сусанина» сегодня, в более спокойной обстановке. Размах постановки, костюмы, декорации – все пленяло, пробуждало мечту, уносило в какие-то другие миры. (А по молодости она больше всего ценила именно то, что заставляло мечтать…)
– У вас ведь сохранился билет? – очень вежливо спросил Опалин. – Покажите, пожалуйста.
Но у Нины не было билета, потому что их с Ленкой провели в Большой тот самый наркомовский старик и Былинкин.
– Мы по контрамарке прошли…
– Мы? Вы были не одна?
– Да, я с Ленкой была… Елисеевой…
Во двор, гудя, въехал видавший виды автобус для перевозки заключенных, а за ним вкатила и карета «Скорой». Сейчас меня арестуют, обреченно подумала Нина. Ночью, возле воровского притона, одна, без документов, с подозрительной историей о «Сусанине»… Опустив глаза, она только теперь заметила, что ее пальто заляпано грязью. «Правильно: я же лежала на земле, а кругом стреляли… стреляли…» И принялась машинально чистить пальто, избегая смотреть Опалину в глаза.
– Маслов!
– Я, Иван Григорьич…
– Проводи гражданку до дома. Проверь…
– Иван Григорьич, а как же…
– Мы тут без тебя справимся. Терентий Иваныч! Зовите понятых, будем производить обыск в доме гастролеров… Лиза, вы нам больше не нужны, идите к себе. Костя!
– Да? – Рыжий Маслов обернулся.
Вполголоса:
– О вежливости не забывай…
– О, а вот и царская карета, – захохотал Храповицкий, глядя на неказистый автобус. – Что ж, передам привет… барону Тыльнеру… старые знакомые, как-никак! В гимназии за одной партой сидели!
– Ты, мразь… – начал Юра, вспыхнув.
– Тихо, тихо, Юра, – вмешался Опалин и повернулся к Храповицкому: – С таким, как ты, Георгий Федорович не то что за одной партой, а в одном нужнике сидеть не будет… Пакуйте их, ребята.
В дверях большого дома толпились встревоженные жильцы. Лизу, вернувшуюся к подъезду, засыпали вопросами. Уцелевших бандитов вели в автобус, к раненому подошел доктор, а Нина шла прочь в обществе хмурого Кости Маслова с непередаваемым ощущением человека, которому не дали досмотреть последний акт захватывающей пьесы. И хотя все вроде бы уже кончилось и никаких сюжетных поворотов больше не предвиделось, ощущение незавершенности происходящего упорно не покидало Нину.
Глава 2. Квартира 51
– Что с ней, вы поругались?
– Нет, мы познакомились.
Из фильма «Сердца четырех», 1941
Нина изнывала от любопытства. Она понимала, что таинственный Опалин – главный и именно ему подчиняются и рыжий Костя, и Юра в кожаной куртке, прыгнувший сквозь стекло, и те двое, схватившие Веника, и флегматичный Елагин, и даже седой Терентий Иванович, который вроде бы не принимал участия в перестрелке, но явно играл важную роль. И еще была Лиза, о чем-то шептавшаяся с милым Ванечкой, изображавшим опустившегося забулдыгу. Лиза Нину тоже очень интересовала – но больше всего, конечно, заинтриговал ее сам оперуполномоченный Опалин, человек со шрамом, с легкостью преображавшийся из пропойцы в агента уголовного розыска. Пожалуй, Нина могла пожертвовать своим беретом, чтобы узнать, есть ли что-нибудь между Опалиным и Лизой, а если есть, то что именно. Но, разумеется, нельзя вот так сразу спрашивать о том, что тебя на самом деле волнует.
– А вы все из МУРа? – начала Нина и тотчас пожалела, что выбрала для завязки беседы с хмурым Костей такой нелепый вопрос. Во всяком случае, услышав вопрос, ее спутник слегка поморщился.
– Вам-то что? Тем более если вы ни при чем…
– Я ни при чем, – с готовностью подтвердила Нина. – Сюда… Я вот здесь живу, в двенадцатом доме.
– Какой этаж?
– Четвертый. Квартира пятьдесят один.
– Квартира коммунальная?
– Д-да.
Костя тяжело вздохнул, словно больше всего на свете не любил коммунальные квартиры, а особенно те, которые расположены на четвертом этаже в домах под номером двенадцать.
– Ну и постарались вы, – пробурчал он. – Влезли, чуть всю операцию нам не сорвали…
– Я же не знала! – вырвалось у Нины. – Я подумала – пьяный во дворе, ну и решила его обойти…
Костя поглядел на ее обиженное лицо, на темные кудри, выбившиеся из-под белого берета, на блестящие глаза, ничего не сказал и только головой покрутил, как недовольный кот.
