– Возвращалась от друзей… мой муж их знает… Надя Рукавишникова… там еще другие были…
Затрещал звонок, Нина побежала открывать – и обрадовалась, увидев Антона.
– На мою соседку напали… – шепотом сообщила она. – Я думаю, это тот же, кто Ленку убил…
Звонки следовали один за другим. Пришел хмурого вида человек с чемоданчиком и отрекомендовался экспертом Горюновым, за ним явился Опалин в сопровождении Казачинского и человека с фотоаппаратом, который оказался фотографом Спиридоновым. У Ирины Сергеевны подкашивались ноги, ее, поддерживая, довели до комнаты, где она прямо в шубе бессильно опустилась на диван. Муж заметался вокруг, стаскивая верхнюю одежду и обувь. Петрович негромко пересказал сведения, полученные в ходе первичного допроса: на жертву напали на улице, она еле отбилась и убежала.
– Чем отбилась – кулаками? – спросил Опалин хмуро.
– Нет, – подала голос Ирина Сергеевна. – Этой… как ее… откруткой… прикруткой… – Она делала в воздухе рукой беспомощные движения. Слово выскочило из головы, от пережитого ужаса она никак не могла его вспомнить.
– Отверткой? – догадался Казачинский. Потерпевшая несколько раз слабо кивнула.
– Вы носили с собой отвертку? – спросил Опалин с удивлением, разглядывая хрупкую молодую женщину.
– Я… слухи ходили… и Нина говорила… Мне было не по себе… Иногда я поздно возвращаюсь домой…
– И вы решили обезопаситься? У кого вы взяли отвертку – у мужа?
– Нет. – Ирина Сергеевна жалобно шмыгнула носом. – Мне очень стыдно… Я у соседа ее… позаимствовала.
Муровцы переглянулись.
– У какого соседа?
– У Сергея Федотыча… Родионова.
– Он электрик, – пробормотал Пряничников, как будто это объясняло необходимость позаимствовать у него инструмент без спроса.
– Зови сюда Родионова, – велел Опалин Антону и повернулся к Казачинскому. – Черт возьми, где Никифоров? Сто раз просил, чтобы нам нормальную собаку дали…
Снова загремел звонок, Нина побежала к двери и, открыв ее, остановилась в удивлении. На пороге стоял худой жилистый гражданин, который, впрочем, заинтересовал девушку куда меньше, чем его собака. Собака была мохнатая, шоколадного цвета, с умными блестящими глазами и черным носом, как у маленького медвежонка.
– Иван Григорьич уже здесь? – спросил Никифоров.
– Здесь, – радостно подтвердила Нина, – а это что за порода такая?
– Муровская особая, – лаконично ответил Никифоров. Фрушка поглядела на него и благодарно завиляла хвостом.
Когда Никифоров, Фрушка и Нина вошли в комнату Пряничниковых, Антон уже привел Родионова, и электрик со смущенным видом признался, что да, пару дней назад у него пропала отвертка.
– Какая именно отвертка?
– Ну, обыкновенная, – проворчал Сергей Федотыч, – с черной ручкой, отвертка как отвертка… Я думал, ее кто-нибудь из соседей свистнул… но мне и в голову не могло прийти, чтобы Ирина Сергеевна…
– Я вам заплачу за отвертку, простите, ради бога, – забормотал сконфуженный парикмахер. Опалин повернулся и увидел Никифорова, у ног которого преданно сопела Фрушка.
– А, Иван Васильевич… Вот что: берите-ка с собой Юру и идите по следу… Скажите, Ирина Сергеевна, – обратился он к жертве, – вы его сильно отверткой ударили?
– Наверное, да, – ответила жена парикмахера, хлюпая носом. – Он почти сразу меня отпустил… – Она взволнованно приподнялась на диване. – Но я же не убила его, нет? Скажите мне!
– Если вы его и убили, вам только премию выдадут, – хмыкнул Опалин. – Вот что: ты, Антон, тоже с ними пойдешь. Раненый зверь, сам понимаешь, может быть очень опасен…
– Мне нужна обувь, в которой вы были, – сказал Никифоров, обращаясь к Ирине Сергеевне. Парикмахер молча подал ему сапоги. – Нет, одного вполне достаточно… Фрушка! Сюда… Нюхай!
Фрушка понюхала сапог, коротко гавкнула и рванула к выходу. Никифоров, не выпуская поводка из рук, бросился за ней, а следом двинулись Антон и Казачинский.
– Оружие наготове держите, – напутствовал их Опалин. – Чем черт не шутит… поздно, народу на улицах немного… Может, след еще не затоптали. А может, вы и его самого найдете…
Спиридонов, мягко двигаясь по комнате, зажег все лампы.
– Скажите, Сергей Федотыч, вы будете заявлять насчет отвертки? – обратился Опалин к электрику, внимательно глядя на него.
– Нет, зачем же, – пробурчал Родионов.
– Хорошо, тогда просто в протокол занесем, откуда Пряничникова взяла отвертку, которой впоследствии ударила нападавшего. С остальным вы сами между собой разберетесь.
– Я могу идти? – спросил Родионов после паузы.
– Да, идите, конечно…
– Вы будете меня снимать? – всполошилась Ирина Сергеевна, видя, как Спиридонов устанавливает фотоаппарат. – Но… погодите… я же плохо выгляжу…
Она взволнованно приподнялась, стала требовать зеркало, пудреницу, пуховку, помаду… Запричитала, увидев в зеркале, как ужасно растеклась тушь, и стала ловко стирать черные потеки. Горюнов, сидевший в углу, тихо вздохнул и обменялся с фотографом ироническим взглядом.
Нина осталась стоять в дверях. Она ужасно боялась, что ее заметят и попросят уйти, и оттого старалась вести себя как можно незаметнее. Ее озадачило, что Опалин не отправился сам в погоню за убийцей, а послал Антона и Казачинского. Или он вполне на них полагался, или… или же считал, что убийца уже ускользнул и то, что может рассказать о нем Ирина Сергеевна, гораздо важнее.
– Сядьте, пожалуйста… – говорил меж тем Спиридонов жене парикмахера. – Нет, воротничок лучше расстегнуть… вот так, хорошо… Не шевелитесь.
Он пыхнул магнием, сделал снимок шеи потерпевшей, потом еще несколько. Петрович достал из портфеля чистый лист, чернильницу-непроливайку, ручку и присел к столу.
– Это для официального протокола… Имя, фамилия, отчество, дата рождения, адрес проживания, социальное положение…
Дату рождения Ирина Сергеевна назвала после легкого колебания, и оказалось, что лет жене парикмахера целых двадцать семь, а не двадцать два, как она всегда утверждала. Социальное положение Ирина Сергеевна определила так: неработающая домохозяйка, хотя все в коммуналке считали ее просто бездельницей, живущей на полном обеспечении у мужа.
– Давайте поговорим о сегодняшнем вечере, – вмешался Опалин. – Сначала без протокола: у кого вы были в гостях, адрес, кто еще там был, во сколько вы оттуда ушли…
Ирина Сергеевна вздохнула и принялась рассказывать. Почему-то упоминание неведомого Домашевского вызвало у муровцев повышенный интерес.
– Домашевский, Домашевский, – Опалин нахмурился, – неужели под своей фамилией? Хотя в Москве его, наверное, забыли…
– Разве его уже выпустили? – подал голос Горюнов.
