К месту происшествия, отчаянно свистя, от ближайшего поста бежал милиционер. Переложив пистолет в левую руку, правой Соколов залез в карман и достал удостоверение. Милиционер, совсем еще молодой мальчик, с опаской косился на его форменную шинель, на оружие, на перекошенное лицо. Свою фуражку следователь потерял во время погони и даже не заметил этого.
– Соколов, следователь по важнейшим делам, – проговорил Александр скороговоркой. – Преследовал опасного преступника, застрелившего сотрудника МУРа. Вызовите… вызовите «Скорую»… скорее… в фургоне водитель, он ранен или убит… в троллейбусе… в троллейбусе люди…
И он побрел к троллейбусу, мысленно приготовившись к тому, что его ждет. Час пик – полный салон – многочисленные человеческие жертвы, изуродованные женщины, рыдающие дети. Дым, который все еще валил от фургона, мешал ему разглядеть все хорошенько и, услышав чей-то стон, он остановился.
– С ума сошли, – пробормотал мужской голос. – Разве ж можно так водить? О-ох…
Подойдя поближе, Соколов увидел зажатого между покореженными стенками кабины водителя троллейбуса, немолодого мужчину с седыми усами.
– Ты как, отец? – спросил следователь.
– Какой я тебе отец, – проворчал водитель. – Ногу я сломал, кажется…
Следователь заглянул в салон. Месиво поломанных скамеек, битого стекла, кусков железа. И никого.
– Пустой, – пробормотал Соколов. – Пустой.
И расплакался, не стыдясь своих слез.
– Он, вишь ты, то поедет, то станет, – объяснил водитель. – То поедет, то станет… Мне и велели его на базу пригнать, чтоб его, значит, осмотрели. Где-то там ток неправильно идет…
Он завозился и боком, боком осторожно выбрался из помятой кабины.
– Ты же говорил, у тебя нога сломана, – проворчал Соколов, вытирая лицо.
– Ошибся я, – просто ответил водитель. – Покурить у тебя не найдется?
– Держи. – И следователь, не глядя, отдал ему целую пачку.
…В десятом часу вечера хирург наконец вышел из операционной. В коридоре ему навстречу поднялся Юра Казачинский.
– Доктор, скажите, как он?
– Вы его родственник?
– Нет. Коллега. Он будет жить?
– Мы сделали все, что могли, – устало ответил врач. – Но при таких ранах… Там не только артерия, там легкое пробито. – И закончил: – Я бы сказал, это вопрос нескольких часов.
– Но надежда есть? Хоть какая-нибудь?
– Надежда всегда есть, – отозвался врач. Впрочем, не уточнив, что в этом конкретном случае считает ее совершенно напрасной.
Внизу в холле Казачинского ждали приехавшие в больницу друзья и коллеги Опалина – Антон, Лиза, Петрович, Николай Леонтьевич, Нина. Приехал даже Терентий Иванович, который был известен своей нелюбовью к больницам и старался всегда их избегать.
– Доктор говорит, положение серьезное, – сказал Юра. И, помявшись, добавил: – Очень.
Нина тихо заплакала. Антон стал ее утешать. «Она влюблена в Ваню?» – удивилась Лиза. Но в том состоянии безнадежности и гранитного ощущения собственного бессилия, в котором она находилась, даже не могла как следует приревновать.
Что касается Соколова, то в больницу он не поехал, а ограничился тем, что позвонил по телефону, чтобы узнать о состоянии Опалина. Дело было не в бессердечии и не в эгоизме следователя; куда попали пули, он видел и вполне представлял себе последствия, поэтому врач ничего нового ему не сообщил.
Глава 26. Свидетельство доктора
В Нью-Йорке убит «некоронованный король» уголовного мира Шульц, под контролем которого находились чуть ли не все тайные игорные притоны Нью-Йорка. Полицейские власти считали Шульца «общественным врагом номер один».
«Правда», 1 ноября 1935 г.
На следующее утро Соколов по вызову явился к прокурору, и, увидев выражение лица Яшина, сразу же понял: начальник настроился выесть ему весь мозг, а потом закусить печенью. Мысленно следователь взмолился, чтобы ему хватило терпения – и везения, ведь от исхода разговора с прокурором зависели не только карьера Соколова, но и все дальнейшее существование.
– Что это вы вчера устроили? – напустился на него Яшин. – Гонялись за преступником по всей Москве, разбили стекло в машине… Машина, между прочим, не ваша, а государственная! И вообще, какого черта, Соколов? Чтобы бегать за преступниками, существуют муровцы… пусть они этим и занимаются! А в машину теперь придется новое стекло вставлять… Вы знаете, Соколов, что стекла на деревьях не растут и на дороге не валяются? Да что там машина, когда из-за вас… целый троллейбус, между прочим, всмятку! И еще повезло, никого в нем не было…
Соколов молчал, лицом старательно изображая усердного дурака, который и сам понял, как переборщил и сильно в том раскаивается. Возражать прокурору не имело смысла – следователь отлично знал, что Яшин ненавидел, когда ему перечили.
– А водитель фургона? – воскликнул прокурор. – Кандидат в члены партии, примерный семьянин… отличные характеристики… И погиб! Из-за вашего дурацкого геройства…
Тут у следователя все-таки кончилось терпение.
– Смею напомнить, Павел Николаевич, водителя все-таки Храповицкий застрелил, а не я, – едко напомнил он.
– Да, но застрелил, уходя от погони, а гнались-то вы! Нет, я-то, конечно, так не думаю, но… могут найтись другие люди, которые подумают именно так. Вы подвели меня, Александр Владимирович. Очень подвели!
– Виноват, – сказал Соколов; но актерского таланта, чтобы выглядеть действительно убедительно, Соколову не хватило.
Яшин внимательно посмотрел на подчиненного и покачал головой.
– Саша, я все понимаю, он твой друг. – Соколов слегка напрягся, перемена тона и неожиданное обращение на «ты» могли означать что угодно. – Его убили у тебя на глазах, и ты разозлился. Но войди и ты в мое положение: на одной чаше весов застреленный тобой бандит Храповицкий, а на другой – раскуроченный троллейбус, вожатый с ушибами и сотрясением мозга, выбитое в казенной машине стекло, убитый шофер фургона… и, кстати, сам фургон, который не подлежит восстановлению. – Говоря, прокурор загибал пальцы. – Я не говорю, что у тебя нет шансов. Но тебе надо как-то, понимаешь, загладить впечатление. Я решил, раз Опалин выбыл из строя, ты возьмешь его дело о ночном убийце. Как хочешь, но закрой в кратчайшие сроки, чтобы я мог доложить наверх. Поищи среди пациентов психушек, бывших белогвардейцев… в общем, на твое усмотрение. Это, плюс раскрытое убийство Доманина, и, я уверен, тебя оставят в покое.
– Сколько у меня есть времени? – мрачно спросил следователь.
– Сутки. Больше я тебе дать не могу. Ну, ты человек талантливый, справишься. Да, и вот что еще: убеди вдову Иванова, что ты отомстил за ее мужа, чтобы она не вздумала писать на тебя жалобы. В твоем положении любое лишнее слово против может погубить.
