Оказывается, гораздо удобнее, если есть аппаратура. В случае с Эмили было гораздо труднее определить тот момент, когда ее сердце перестало биться, но тут – тут это мягкое посвистывание сделало за Арика половину работы. Бедная Эмили, как она обрадовалась, когда увидела его в дверях за секунду до того, как упала на пол, за секунду до того, как он подлетел к ней и протянул руку к ее сердцу.
– Врачи не знают, что ты скоро умрешь, – прошептал он Гаю, – они все никак не диагностируют внутреннее кровотечение. Так бывает, когда попадаешь к врачу, который не спал тридцать шесть часов.
Гай не шевелился.
– Ты знаешь, я каждый раз удивляюсь, насколько все просто, – сказал Арик. – Дело лишь во времени, которое ты готов потратить, и в терпении, которым ты запасся. Люди так привыкли думать, что следствие наступает сразу за причиной. Однако если совершить ментальный прыжок в мир, где причина и следствие разнесены во времени, гораздо легче понять их суть.
Приборы продолжали пикать, выражая что-то вроде согласия.
– Знай: с тобой было приятно иметь дело, – сказал Арик, – ты довольно забавный парень, когда захочешь.
Он помолчал немного и добавил:
– Когда хотел.
Он немного наклонился вперед и сел поудобнее. Локти на коленях, кончики пальцев соединены.
– Надеюсь, ты не будешь злиться. Когда узнаешь. Если узнаешь.
Он склонил голову, задумавшись:
– Я сильно сомневаюсь, что это произойдет, по правде говоря. Ты мне был очень симпатичен, если это имеет значение. Ты был одним из моих самых любимых людей. Мне нравится твоя неуверенность, которая не воспринимается как неуверенность. В некоторой степени это как красивая женщина, которая не знает, что она красива. Это слепое пятно в твоем ви́дении себя делает тебя еще интереснее.
Осталось еще немного, он должен быть готовым протянуть руку в нужный момент.
– Я сказал медсестре, что я твой брат, – сказал Арик, – надеюсь, ты не возражаешь. Понятия не имею, как она поверила, мы вообще не похожи. Люди видят в тебе то, что хотят увидеть, наверное. Если у тебя достаточно озабоченное лицо, то поверят, что ты родственник, даже если ты не бог весть как похож. С другой стороны, ради тебя мне нередко приходилось менять внешность. Ты ведь знаешь, как я не люблю усы. Они чешутся и портят лицо. Я всегда думал, что усы придумал кто-то, кто забыл побрить эту область, потому что у него не было зеркала. Но когда выбираешь себе имя Пьер, тонкие усы – это практически моральный долг, правда?
Гай не отвечал.
– Хорошей поездки, дорогой, – сказал Арик нежно, – на чем бы ты ни ехал.
На мониторе отображались последние удары сердца Гая, и Арик протянул руку.
* * *
Ровно в этот же момент на бесконечном расстоянии от больницы Гай сложил письмо и теперь сидел, безвольно опустив руки.
Он поднял глаза и снова увидел, что в аэропорту никого. Только лысый стюард сидел на другом конце зала и поглядывал на него с любопытством.
Гай опустил взгляд и увидел ждущий его маленький чемодан, практически глядящий на него глазами, полными надежды.
Если в нем и была какая-то энергия, когда он начинал читать письмо, то сейчас не осталось ничего. Пусть все идет к черту.
Он медленно поднялся и пошел к стойке регистрации. В одной руке конверт и сложенное письмо, в другой – чемодан. Глаза стюарда все еще следили за ним.
Путь, который казался таким коротким, когда он шел к скамейке, сейчас длился вечность, но Гаю было все равно. Наконец он подошел и положил чемодан.
– Я хочу один билет, – сказал он равнодушным тоном.
Стюард будто вышел из оцепенения.
– Отлично, нет проблем, – сказал он, опустил взгляд на терминал перед собой и начал что-то быстро печатать. Затем спросил с надеждой: – Не подумали, случайно, над моим вопросом?
– Простите? – сказал Гай.
– Вкус во рту, – напомнил стюард, все еще печатая. – Шесть букв.
– Понятия не имею, – сказал Гай.
– Хорошо. Ничего страшного, – сказал стюард.
Он продолжал быстро печатать.
Гай подумал немного и ответил:
– Горечь.
Стюард вопросительно посмотрел на него, а затем поднял брови от радости.
– Верно! Верно! Сходится с «О» в двенадцать по вертикали, – сказал он. – Вы сделали это!
– Рад помочь, – сказал Гай кисло.
Стюард пропустил это мимо ушей.
– Положите чемодан сюда, пожалуйста, на ленту, – сказал он.
Гай повиновался.
– И конверт с письмом, – добавил стюард.
– Я… я бы хотел сохранить его, если можно, – сказал Гай.
Стюард печально покачал головой:
– К сожалению, нельзя.
– Это все, что у меня осталось от…
– Не нужно тащить за собой воспоминания из прошлой жизни, – сказал стюард, – это правило номер два. Номер один – не мочиться в общественных местах, номер два – не тащить за собой воспоминания из прошлой жизни.
Гай посмотрел на него в отчаянии.
– Мм, у меня плохо с чувством юмора, видимо, – сказал стюард, – приношу свои извинения.
Он указал на чемодан:
– Положите это внутрь.
Гай раскрыл чемодан и заглянул в него в последний раз.
Часть воспоминаний вылезла на поверхность. Воспоминания о Кассандре и об Эмили сгрудились рядом, как дальние родственники, которые нашли друг друга…
– Мне нужно кое-что проверить, – сказал Гай.
Он порылся немного в воссоединяющихся воспоминаниях, пока не нашел то, что искал. Медленно поднялся над чемоданом, держа в каждой руке по воспоминанию. Смех Кассандры и смех Эмили.
Он держал их против света и изучал, по одному в каждой руке. Оба смеха перекатывались, блестели и смешивались в его руках, свет проходил сквозь них и падал на его лицо. Они были одно и то же. Как, как он мог не заметить этого раньше, как?
Он положил их обратно в чемодан, и они тут же обнялись, посмеиваясь.
Несколько секунд он молча смотрел на конверт в руке, потом поднял взгляд на стюарда, и тот снова велел ему положить конверт внутрь.
Гай нагнулся и убрал конверт в чемодан, накрыв им группу воспоминаний об Эмили и Кассандре, а потом вновь запер его на замок.
– Не так уж и трудно, правда? – улыбнулся ему стюард и протянул билет.
Лента пришла в движение, и чемодан начал уезжать от них, пока не исчез в небольшом отверстии в задней части терминала.
– Так заканчивается мой путь творца совпадений и начинается жизнь человека, – тихо сказал себе Гай.
