На пороге комнаты появился молодой человек. Да, это был тот самый парень – и мальчик, что изображен был на здешних многочисленных любовных фотографиях. Тот, кого Татьяна мельком увидела в ресторанчике «Пльзень», во время разговора с Натальей о Кузнецове.
Тот, кого встретила на шестом этаже «Колизеума» выходящим из номера убитого.
И да, это был тот гостиничный электрик в спецовке, с чемоданчиком и пучком проводов, кого она пару дней назад видела на цокольном этаже отеля – да, да, Павел, сын Натальи.
И это, значит, он убил вчера в ванной отеля своего собственного отца? Зачем? От обиды, что тот, спустя четверть века, не узнал его мать? Что испарился из его жизни? Что шестнадцать лет назад довел до смерти хорошего «дедушку Гельмута»?
У всех по жизни бывают обиды – в том числе и к самым близким.
Но далеко не все берутся убивать.
А сейчас молодой электрик, кажется, собирался продолжать. Потому что вид у него был малахольный (как говаривал Валерий Петрович) – отстраненный, отсутствующий. И в руках он держал предмет, выглядящий на первый взгляд довольно мирно, но внушающий тем не менее опаску и страх: серебристый прямоугольник – брусок длиной сантиметров тридцать, от которого отходило два разноцветных провода, черный и красный, каждый с клеммами на концах.
Павел словно бы случайно коснулся одной клеммой другой – раздался сильнейший треск, полетел сноп искр (такое бывает с автомобильным аккумулятором). А он, нехорошо улыбаясь, сделал еще пару шагов и вплотную приблизился к кровати, на которую была брошена Татьяна.
Девушка, вспоминая занятия йогой, огурцом откатилась на край, а потом обрушилась вниз, на пол, максимально увеличивая расстояние от убийцы. Сильно ударилась плечом и бедром. Заорала, не помня себя:
– Помогите!!!
Сзади закричала на сына Наталья:
– Павел, сволочь, перестань!!! Что ты делаешь!
– Сейчас и ты у меня получишь, гадина! – отмахнулся от нее молодой человек. – Пятьсот сорок ампер по коже пустить охота? Самый подходящий ток для тебя! Изжаришься! – и он демонически, по-оперному, захохотал.
Таня лежала на полу у самого окна. Катиться ей дальше было некуда. И она продолжила вопить – изо всех сил, на весь дом, на всю чешскую многоэтажку:
– Спасите! На помощь! – А потом повторила по-английски: – Хэлп! – И по-французски: О сёкур! – А вот по-чешски она не знала, как будет «помогите», и потому выкрикнула то, что помнила – это слово писали на перекрестках, и оно означало «внимание»: – Позор! Позор!
Но почему-то казалось, что все крики бесполезны, соседи-чехи сейчас на работе, никто не услышит, и никакая полиция к ней на выручку не приедет.
Можно было апеллировать к Наталье – но женщина, после того как сын на нее цыкнул, куда-то делась. На кухню, что ли, ушла (с тоскливым сарказмом подумала Садовникова), допивать бутылочку?
Наполовину лежа на полу, но прислонившись туловищем к оконной стене, Таня сделала попытку подняться на ноги. «Дальше надо попробовать разбить стекло».
И еще пришла мысль, что, как говорят (и как отчим учил), если просишь помощи, лучше кричать о пожаре, на это люди деятельней реагируют, чем на абстрактное «помогите», потому как возможный огонь грозит затронуть их лично. И тогда завопила:
– Файе! Файе! – по-английски, а затем по-французски: – О фе! О фе!
– А ну заткнись, маленькая стерва!!! – заорал Павел и сделал в ее сторону выпад своим электрическим прибором. Их с Таней разделяла широкая тахта, и все равно было страшно. Девушка нисколько не сомневалась, что эти два толстых провода, торчащие из серебристого бруска, смертельно опасны. И что именно с их помощью был убит Кузнецов.
Как раз в тот момент, когда Павел был обращен лицом к Татьяне, позади него в комнату снова ворвалась Наталья – Садовникова хорошо все это видела. В руках женщина держала пустую водочную бутылку – и она воздела ее и обрушила сзади на голову сыночка. Но то ли распитое спиртное повлияло на твердость руки, то ли пожалела в последнюю долю секунды мамочка свою кровиночку, то ли среагировал сам Павлик – как бы то ни было, удар обрушился не на голову, а на левое плечо молодого человека. Бутылка не разбилась и отлетела куда-то на пол. Парень выронил из рук страшный свой прибор – тот рухнул на кровать – слава богу, контакты не замкнулись. Павел развернулся и гаркнул на мать:
– Гадина! Сволочь! Пр-роститутка! Что ты творишь?! – А потом стал обрушивать на нее удар за ударом, сильно, мощно, наотмашь, кулаками – так что Татьяна непроизвольно закричала от ужаса, сострадания и отвращения:
– Стой! Гад! Что ты творишь! Прекрати! На помощь!
А женщина только вскрикивала:
– Ай! Ай! Ай! Что ты делаешь, сыночка!
Наконец очередной удар отбросил ее на пол, и она заворочалась там, обливаясь кровью.
А убийца снова повернулся к Татьяне. Пока он разбирался со своей родной матерью, девушке нечеловеческими усилиями удалось – о, как прекрасно сказались природная гибкость, молодость и, главное, постоянные занятия йогой! – подняться на ноги и прислониться плечом к оконному проему. «Надо бить стекло, – промелькнуло у нее в мозгу. – Как угодно – плечом, локтем. Наплевать на осколки, наплевать, что порежусь. Жизнь дороже, а сейчас, похоже, ставка – жизнь!»
– А ну-ка перестань ерзать! – гаркнул на нее Павел. – Шаг в сторону от окна! – Для убедительности он поднял с тахты и снова на миллисекунду замкнул контакты своего суперконденсатора – и опять вылетел сноп искр. Стало страшно, и Таня послушалась, отступила гусиными шагами (ноги ведь тоже были связаны) – такой ткнет своим электрическим кнутом в живот, и все, конец.
Сзади Павла ворочалась на полу и постанывала Наталья, а он продолжал выговаривать Садовниковой. Похоже, парень не владел собой и хотел выговориться.
И это было плохо, потому что потом он сообразит, что выдал лишнюю информацию – и Татьяна как свидетель станет ему опасна.
– Ты что думаешь? Я этого вашего Николая, моего, что называется, отца, из-за обиды за мать свою убрал? Или из-за того, что он моего любимого дедушку Гельмута до могилы довел? Очень надо! Кто от обиды вообще убивает! Подумаешь, обида! Утерся – и дальше живи. Не-ет, правильно говорят: все настоящие убийства совершаются ради денег. А мое убийство – оно настоящее. Я ведь наследник его, Николая Кузнецова. Сын я его родной. Моя мамашка-то врать не будет. Да и не было у нее тогда никого, кроме него, я уверен. Это потом она, проститутка, по рукам пошла. А чтобы быть уверенным, то, если надо, папашку из могилы выкопаем и ДНК-тест сделаем. Меня-то ведь в карман не засунешь. Я ведь не просто так. Я мониторинг предварительно провел. И сервер этого «Атланта», фирмы отцовской, взломал. И его личные сервера – тоже. Деньжат у него много. Даже если придется с мачехой этой моей так называемой, женой его нынешней, Елизаветой Львовной, делиться. Но миллионов пять евро мне достанется. И мне хватит.
