Редакционный фотограф никого не пропустил. Он щелкнул
главную бухгалтершу, заработавшую как минимум две пенсии по возрасту, и уборщицу
Зинаиду, обладательницу бюста, перед величием которого цепенел даже циничный
арт‑директор Свиноедов. А про нее, Люсю Антипову, все как будто забыли.
Как будто она не женщина вовсе и на нее можно не обращать внимания. Вот как на
этот стол, например.
Несколько недель Люся боролась с обидой, и ей вроде бы
удалось с ней справиться. Но теперь, когда новогодний номер вышел, настроение
снова испортилось. Бедняга уронила еще одну увесистую слезу на документ. В этот
момент дверь в приемную широко распахнулась, и громовой голос спросил:
— Люся, душечка, вы в курсе, что сейчас начнется
Вавилонское столпотворение? Гунны пойдут войной на Рим?
Вслед за голосом в приемную ворвался беспощадный запах
одеколона, и лишь потом на пороге возник его носитель Ярослав Яковкин,
ответственный секретарь журнала.
Люся побаивалась этого типа, и не зря. Он легко мог сделать
доброе дело, а сразу вслед за этим какую‑нибудь сказочную подлость. У
Яковкина были глаза кинозвезды и змеиная улыбка. Убийственное сочетание,
сводившее с ума увядающих женщин и страшно мнительного заместителя главного
редактора.
— Какие гунны? — на всякий случай уточнила Люся,
любившая четкие формулировки. Слезы со щек она проворно смахнула. Еще не
хватало, чтобы кто‑нибудь узнал, как она несчастна. Несчастных всегда
считают неудачниками.
— Я имею в виду, что сейчас сюда поднимут часть
новогоднего тиража, и все сотрудницы как пить дать бросятся к вам выпросить
хотя бы по одному номеру. А то и по два! Так вы не давайте, душа моя. На всех
не напасешься. До особого распоряжения Белояровой не давайте. Стойте насмерть,
понятно? Я лично спрошу с вас за каждый утраченный экземпляр.
Отеческий тон, который избрал ответственный секретарь,
врядли мог кого‑нибудь обмануть, даже такую простофилю, как Люся
Антипова.
— Ладно, я постараюсь, — пообещала она обреченным
тоном, не зная точно, как будет защищать представительскую часть тиража.
Большинство женщин влюблены в собственные изображения, и
нужно набраться мужества, чтобы встать на их пути. Вместо мужества Люся
вооружилась профессиональной невозмутимостью. Невозмутимость она отрабатывала
перед зеркалом по выходным, которые в основном проводила в одиночестве за
чтением книг. На ее узком стеллаже хранилась взрывоопасная смесь из
произведений Чарльза Диккенса, Ивана Тургенева, Джейн Остин и авторов
современных любовных романов. Когда‑нибудь, столкнувшись с грубой
реальностью, эта «гремучка» должна была взорваться, раз и навсегда разбив
Люсино сердце.
Пока она продумывала, как оборонять журналы, в комнату
ввалился мужчина в несвежей куртке и страшной вязаной кепке с пушистым начесом.
Мужчина натужно сопел. К груди он прижимал несколько свертков, упакованных в
коричневую бумагу. Верхний, придерживаемый подбородком, оказался нагло
разодран.
— Принимайте! — выдохнул пришелец, сваливая свой
груз возле свободной стены и собираясь уходить.
— А ну‑ка, стойте, — приказала Люся. —
Эта пачка вскрыта, я ее не приму.
Грузчик поправил свой фантастический головной убор и выпятил
грудь:
— А я что?! — завопил он совершенно
неожиданно. — На меня в коридоре ваше руководство напало в виде двух этих…
женщин. Что мне с ними, драться, что ли?
— Вы не имели права вскрывать пакет!
Люся вытянулась во весь свой нехитрый рост и задрала
подбородок. Грузчик стушевался и попятился, косясь на разоренную пачку
журналов. Одним глазом Люся заметила, как блеснула в рваной дыре глянцевая
обложка.
В этот момент в приемную торопливо вошла Ирина Аршанская,
редактор отдела психологии, сорокапятилетняя дама — белая и гладкая, с крепким
контуром лица и четко обрисованными икрами. К ее средним природным данным были
приплюсованы ежедневные косметические процедуры и хороший вкус. Одевалась она в
классические костюмы, талию подчеркивала тонкими ремешками, волосы стягивала в каменный
пучок.
— Люся, оставьте его в покое, Белоярова в холле
разговаривает с фотографом. Это она взяла журнал, так что можете так сильно не
переживать.
— Я и не переживаю сильно, — громко ответила та.
В двадцать три года нелегко скрывать свои чувства. А эту
даму Люся не очень любила за ее менторский тон с яркой снисходительной нотой.
Тон менялся, только когда Аршанская вела передачи на радио или разговаривала с
мужем по телефону. В эти моменты она казалась чудесной дружелюбной женщиной,
которой можно открыть любую тайну. Глядя на нее, Люся уверилась в том, что
психологам доверять не стоит.
Воспользовавшись моментом, грузчик тихо смылся, а Аршанская
подошла ближе и положила на Люсин стол набитую бумагами папку.
— Для Белояровой, — коротко пояснила она. —
Отдайте сразу и не затеряйте, пожалуйста. А ей принесите в холл еще несколько
журналов, она потребовала. Да распаковывайте осторожно, она только что палец
порезала о бечевку, раскричалась…
Когда Аршанская вышла, Люся со вздохом взгромоздила
разодранную пачку на стол и принялась расправляться с упаковкой с помощью
канцелярских ножниц. Если ее начальница что‑то требовала, а не просила —
это значит, следует шевелиться, настроение у нее отвратительное. Тем более она
кричит на фотографа. Сказать по правде, такое случалось нечасто — главный
редактор была женщиной хоть жесткой и не слишком любезной, но не крикливой.
Несмотря на спешку, Люся все‑таки не удержалась и
торопливо пролистала журнал. Вот они — фотографии! Аж дух захватывает. Женщины
со знакомыми лицами — и при этом совершенно незнакомые. С лучистыми глазами,
раскованные, прекрасные… Люся тоже могла бы стать прекрасной. Ей бы подобрали
длинное платье и сделали прическу, а Люда Горенок, ассистент фотографа,
накрасила губы и освежила щеки. И на этот снимок можно было бы любоваться в те
дни, когда тебе особенно грустно и так не хватает чего‑то хорошего.
Та же Аршанская на фотографии выглядит просто
сногсшибательно. С распущенными волосами она похожа на русалку, ее мягкие
обнаженные руки как будто светятся. А до чего хороша Белоярова! Наткнувшись на
снимок начальницы, Люся вздрогнула и очнулась. Нужно скорее бежать в холл, пока
ее не начали искать. Она выскочила из приемной, традиционно зацепившись локтем
о косяк. Раздался глухой стук.
— Уй! — сказал вместо нее появившийся из соседнего
кабинета арт‑директор Свиноедов. И, сопереживая, потер собственный
локоть. — Девушкам следует быть грациознее. Вы так всю красоту об углы
обобьете.
Люся шмыгнула носом, как подросток, которого поймали на том,
что он вытирал жирные руки о штаны. Свиноедову лучше не отвечать, себе дороже.
Он цеплялся к каждому, кто попадался ему на пути. Его язык жалил, колол и рвал
на части. Оппоненты уходили от него окровавленными. Впрочем, это неудивительно
— человек с такой фамилией наверняка с детства наслушался всяких гадостей и,
рано или поздно, должен был прийти к выводу, что все люди — убого мыслящие
кретины со скудным воображением.
