— Я больше не буду, — сказал охранник
проникновенно.
Люся давно заметила, что «я больше не буду» — типичная
реакция мужчин на кричащих женщин. Впрочем, на Белоярову его обещание не
произвело должного впечатления. Она велела Люсе взять у него объяснительную
записку и ушла, возмущенно цокая каблуками.
— Приложился щекой на пять минут, — пробурчал тот
и некоторое время молча сопел над чистым листом бумаги. Потом что‑то
коротко нацарапал, сложил лист и подал ей. — Пожалуйста.
Люся взяла лист и вздохнула. Она не раз видела, как
некоторые сотрудницы, молодые и не очень, кокетничают с этим самым охранником,
и он охотно откликается — расправляет грудь и раздвигает губы в медленной улыбке.
На Люсю же он смотрел как на что‑то совершенно неинтересное, и от этого
становилось как‑то не по себе. Помимо жизненных принципов, сформировавших
ее личность, в Люсиной душе присутствовало и женское начало, которому хотелось
всех тех глупостей, которые мужчины совершают ради женщин. Но…
Возвращаясь в приемную, она замедлила шаг возле кабинета
ответственного секретаря, припомнив подслушанный недавно телефонный разговор.
По правде сказать, разговор был более чем любопытный. И, ясное дело, тайный.
Для чужих ушей он точно не предназначался. Интересно, о какой фотографии шла
речь? Яковкин сказал: «Эта баба принесет нам бабки». Какая баба? И каким
образом она может озолотить ответственного секретаря?
Люся решила вечером, оставшись в одиночестве, просмотреть
свежий номер страница за страницей. Возможно, тогда она о чем‑то
догадается? Прямо сейчас нужно положить журнал в сумку, чтобы не забыть.
Однако это не удалось. Возвратившись в приемную, она сразу
же наткнулась на директора по рекламе Клару Шурьянову, длинную и тощую даму,
которая беспрестанно курила и щурила один глаз.
— Носишься? — спросила Клара, поигрывая
зажигалкой. — Если бы не я, сокровища уже давно бы разграбили. — Она
кивнула на стопки журналов у стены и потребовала: — Достань один и покажи,
хорошо ли я вышла. Всю ночь только об этом и думала. Когда фотографировалась,
Милованов заставил меня задрать подол. Они с ассистенткой нарисовали на моей
ляжке маленький ананас. Пообещали, что это будет выглядеть соблазнительно.
Боюсь, наврали.
Клара разговаривала басом, никого не стеснялась и легко
употребляла ненормативную лексику. Она выросла с тремя братьями, отлично
плавала, увлекалась подледным ловом и умела стрелять из ружья. Мужчины
опасались ее, так как Клара была невосприимчива к лести и обидно хохотала,
когда ей делали комплименты.
— Жуть, — сказала она, пролистав журнал, который
Люся достала из открытой пачки. — Ты это видела?
— По‑моему, очень красиво, — тихо сказала
Люся. — Такие платья…
— При чем здесь платья? Ты на рожи, на рожи посмотри.
Так нравиться самому себе — это просто разврат. Какое фантастическое
самодовольство. Ты меня видела? С ананасом? — Она сунула секретарше в нос
собственную фотографию. — Нет, я рождена не для этого.
— А для чего? — спросила Люся с боязливым
любопытством.
— Не знаю, — пожала плечами Клара. —
Возможно, для того, чтобы выкурить полторы тонны сигарет. Или возделать огород
в Тверской области. Или задушить собственного мужа, когда он в очередной раз
положит вывернутые носки в вазу для фруктов. Не знаю, — повторила она.
В этот момент в приемную ворвалась Белоярова и, не
останавливаясь, двинулась к своему кабинету. На ходу она резко спросила:
— Люся, тебе кто‑нибудь что‑нибудь для меня
оставлял?
Ее глаза сверкнули негодующе.
— Аршанская, — спохватилась та. — Вот эту
папку.
— Дай сюда.
Не дожидаясь, пока ей подадут требуемое, Белоярова влетела в
кабинет и захлопнула за собой дверь с такой силой, что в цветочных горшках на
подоконнике вздрогнули фиалки.
— Поспеши, — посоветовала Клара. — Сегодня у
нас извержение вулкана. Давненько я такого не видела. Интересно, что случилось…
Люсе вовсе не было интересно. Как только Клара вышла, она
схватила вышеупомянутую папку и метнулась за сердитой начальницей. Требование
следовало исполнить немедленно. Ей и в голову не пришло, что нужно постучаться.
Она без предупреждения распахнула дверь и тотчас сдала назад.
Сцена, открывшаяся ее глазам, была сколь неожиданной, столь
и невероятной. В комнате Белоярова была не одна. Здесь же находился
Клебовников, который, судя по всему, уже поджидал ее внутри. И когда Люся
вошла, он как раз выворачивал главному редактору руку. То есть реально
выламывал ее, заведя далеко за спину. Он бы зол, как черт, и тяжело дышал, а на
лице согнувшейся пополам Белояровой застыла мука.
Как только Люся открыла дверь, Клебовников резко дернул
головой и сразу же выпустил свою жертву. Вместо того чтобы закричать на него
или как‑то еще выразить свои эмоции, Белоярова схватила сумочку из
крокодиловой кожи, валявшуюся на столе, метнулась к своему креслу и упала в
него с видимым облегчением.
Клебовников с независимым видом засунул руки в карманы брюк
и воззрился на Люсю.
— Папка… — квакнула она, обращаясь непосредственно
к нему, а не к собственной руководительнице. — Мне сказали принести.
Она еще никогда не оказывалась в экстремальных ситуациях,
касавшихся отношений между людьми. Страсти, о которых Люся читала в книгах, без
сомнения, хватали за душу, но при этом всегда были такими красивыми… В
реальности все оказалось по‑другому. Люсе стало страшно.
Невесомыми руками она положила папку на край стола и
попятилась назад, в безопасную прохладу приемной.
— Закройте за собой дверь, — бросил Клебовников.
На нее уставились два утративших голубизну цинковых глаза.
Она кивнула и молча выполнила его требование. После чего секунду или две стояла
на месте, не двигаясь — в центре жесткого офисного ковра с консервативным
узором. Потом вдруг Люсю окатила жаркая волна ужаса. Что, если Белоярова
рассчитывала на ее помощь? А она даже не посмотрела в ее сторону — выскочила из
кабинета как ошпаренная!
Нужно перестать паниковать и убедиться в том, что начальница
в безопасности. На цыпочках Люся возвратилась к двери в кабинет и прильнула к
ней худеньким телом, плотно прижав ухо к шероховатой поверхности. К счастью, дверь
была тяжелой и значительной и, когда ее торопливо толкали, не захлопывалась до
конца. Только поэтому у Люси появился шанс услышать то, о чем говорят внутри.
Диалог оказался захватывающим и поразил Люсю до глубины
души.
— Зачем тебе пистолет? — спросил Клебовников.
Вероятно, это был первый вопрос, который он задал Белояровой
после ухода секретарши. Эти несколько секунд оба молчали, приходя в себя.
— Ты забрался в мою сумку. — Голос Белояровой
предательски дрожал. Не от гнева. Она пыталась справиться со слезами.
