Однако поплакать ей не дали. Наружняя дверь открылась,
стукнув о стену, и по кафельному полу заклацали шпильки. В редакции практически
все женщины ходили на высоких каблуках, и было непонятно, кто вошел. Люся
закусила губу, чтобы не всхлипывать. Однако шпильки не двинулись в соседнюю
кабинку, они замерли на месте. Почти тут же дверь хлопнула снова, и раздался
голос уборщицы Зинаиды:
— Вот ты где, засранка! А ну‑ка, дай ее мне сюда!
Говорила она сердито, прямо как Полусветов, и Люся страшно
удивилась: кого это уборщица могла назвать таким пошлым словом. Кого‑то
из редакции? Быть не может.
— Уйди, дура! — раздалось в ответ, и Люся с
изумлением узнала голос Ирины Аршанской. — Уйди, или я за себя не отвечаю.
— А вот я возьму и все ему расскажу, — выплюнула
Зинаида. — Получишь тогда на орехи.
— Я приказываю тебе отвалить! Приказываю!
— Да хоть обприказывайся!
— Отдай, гадина!
Было ясно, что они что‑то отнимают другу друга, и
уступать ни одна, ни вторая не собираются. Послышалась возня, сдавленные
ругательства, вскрик — и Люся, позабыв про свои заплаканные глаза, неожиданно
для всех, и для себя самой тоже, вывалилась из кабинки. Вероятно, у нее в крови
жил какой‑то опасный вирус, который заставлял ее — чуть что — бросаться
на помощь ближнему.
Аршанская стояла возле умывальника вся красная, с
растрепавшимися на висках волосами и раздувала ноздри. Зинаида, острогрудая и
мощная, как ледокол, прижималась спиной к стене. В руках она держала изящную
бархатную сумочку с логотипом известной фирмы. Эта вещь по определению не могла
принадлежать Зинаиде, откровенно презиравшей все миниатюрное. Она постоянно
иронизировала над крошечными кофейными чашками в кабинете Белояровой и ворчала,
протирая корешки коллекционных книг размером с ладонь. Если уж покупать вещь,
так значительную, а не какую‑то фигню.
— Простите, — сказала Люся решительно. — Могу
я вам помочь?
Она переводила взгляд с одной женщины на другую. Обе не
шевелились, глядя на нее одинаково обалдевшими глазами.
— Помочь? — наконец выдавила из себя Аршанская,
сдувая со лба взмокшую прядь. — Зачем это? Мы просто немного поспорили.
Иди, Зинаида.
— Иду, иду, — проворчала та уже совершенно по‑доброму.
Словно нянька, которая легко прощает нерадивое чадо. — И эту штуку с собой
возьму.
Она потрясла в воздухе сумочкой, потом сунула ее под мышку и
вышла. Люся тут же вспомнила слова Клебовникова: «В дамских сумочках находятся
ответы на многие вопросы». Правда, у самой Люси в голове не было ни одного
достойного вопроса.
Аршанская распустила волосы, пригладила их двумя руками и
весьма ловко закрутила в пучок, повернувшись лицом к зеркалу. Так что на Люсю
зыркнула не она сама, а ее отражение. Потом Ирина Макаровна похлопала ее по
плечу и ушла, покачивая бедрами. Когда она открывала дверь, в туалет ворвались
мужские голоса. Люся прислушалась. Это снова были фотограф и арт‑директор,
застрявшие в коридоре. Судя по всему, они забыли о голубе и нашли другую интересную
тему для разговора — женщин.
Люсе не хотелось проходить мимо них с заплаканными глазами.
Она побрызгала себе в лицо холодной водой, чтобы охладить покрасневший нос, но
не преуспела. Ненадолго застыла у двери, решая — идти или не идти. И услышала,
что мужчины обсуждают. Вернее, кого. Полину Ландарь, редактора отдела
«Путешествия».
— У нее фигура классная, — мечтательно протянул
фотограф. — Это огромная редкость. Обычно бабы бывают или радикально
толстыми или дохлыми, как недокормленные канарейки. А у этой? Всего в меру, не
придерешься. Я хочу куда‑нибудь ее пригласить. Начать, так сказать,
официальное ухаживание.
— Но ты должен знать, Андрей, — заявил подлый
Свиноедов, — раз она немолода и так хорошо выглядит, это означает только
одно. Ее тело подверглось серьезному воздействию извне.
— Какому это? — ревниво спросил тот.
— Его мяли свирепые массажисты и резали пластические
хирурги. Ну, если не резали, то обкалывали ботоксом. Отсасывали лишний жир с
бедер. И что‑нибудь наверняка засунули в бюст — я случайно задел его
локтем, он твердый, как хрящ.
— Меня сейчас вырвет, — сказал Милованов. —
Тебе не нужны два билета на мюзикл? А то у меня лишние… образовались.
Люся решила, что стыдно стесняться таких идиотов, как эти
двое, и гордо вышла из туалета. Вернее, это ей показалось, что гордо. На самом
деле выглядела она совершенно убитой. Свиноедов мгновенно это усек и громко
спросил:
— Люся, что у вас случилось?
— Чулок поехал, — бросила она, прибавляя шаг.
— Но вы ужасно расстроены!
— Для меня это страшная неприятность, — не
оборачиваясь, ответила она. — У меня зарплата маленькая.
Позади нее повисла трагическая тишина. Люся решила, что
ответила удачно. На самом деле, у нее редко так получалось. Чаще всего она не
умела найти с ходу нужную фразу — чтобы от нее отвязались. Начинала лепетать и
выглядела глупо.
Ковровая дорожка лежала посреди коридора, как линейка, четко
знающая, где всему начало и где конец. Люся шагала по ней, жалея, что в жизни
нет таких же понятных ориентиров и каждый поступок заносит тебя то на одну
сторону, то на другую, а то и вовсе выкидывает на обочину.
Клебовников сидел в ее собственном рабочем кресле и
разговаривал по мобильному телефону. Одновременно он рисовал на каком‑то
документе кривые ромашки — одну за другой. Десятки ромашек, заполонивших белые
поля на странице. Увидев Люсю, он во второй раз за день подмигнул ей и быстро
свернул разговор.
— Ну, чего вы расстроились? — спросил он вполне
человеческим тоном. — Вместо того чтобы обрадоваться…
— Я обрадовалась, Николай Борисович. Я вам ужасно
благодарна, но вы не должны были…
Да нет, вы ошибаетесь. Мужчины иногда кое‑что должны.
Прекратите самобичевание и принимайтесь за работу. Алла Антоновна оставила вам
целую кипу писем. — Он встал, уступая ей место. — Кстати, вы завтра
идете на вечеринку, которую устраивают спонсоры? Вот конверт с вашим
приглашением. Приглашение на два лица.
Тут Клебовников снова проявил чудеса героизма и успел
предвосхитить Люсину панику.
— Но если вы придете одна, это не страшно. Там многие будут
в единственном лице. Я, например, тоже без пары. И наш арт‑директор, и
Милованов, да было бы вам известно. Наденьте завтра что‑нибудь нарядное…
Ну, бусы какие‑нибудь или брошку, и вечером отправимся. Если хотите, я
вас на машине подвезу. У вас ведь нет машины?
Машины у Люси не было, и она молча помотала головой.
Клебовников был слишком добрым, и ее глаза снова сверкнули влажной
благодарностью.
— Еще раз спасибо… С чашкой вышло так глупо…
