По мере того как стая снижалась, серые пики Трока становились все выше и обступали их плотнее со всех сторон, и сразу было видно, что на этих мрачных гранитных глыбах в краю вечных сумерек никто не живет. В более низких пределах заплясали языки смертного огня и разверзлась абсолютная черная бездна, только в выси виднелись неясные очертания тонких пиков, похожих на гоблинов. Вскоре и пики остались далеко, и Картер уже ничего не ощущал, кроме свистящего ветра, овеянного влажным смрадом адских гротов. Наконец ночные призраки сели на незримый пол, усеянный какими-то невидимыми предметами, похожими на кости, и Картер остался один в черной долине. На этом закончилась миссия ночных призраков, сторожей неприступного Нгранека, и они беззвучно улетели прочь. Картер попытался было проследить их полет, но не смог, ибо даже пики Трока исчезли из виду. Вокруг была лишь кромешная тьма, и ужас, и безмолвие, и кости…
Теперь Картер понял, что находится в долине Пнота, где ползают и роют норы исполинские долы, но он не знал, чего теперь ожидать, потому что никому из людей не доводилось прежде видеть долов и никто даже не догадывался, что собой представляют эти твари. О долах известно лишь по невнятным легендам: об их присутствии можно догадаться только по шелесту, который они издают, двигаясь между холмов костей, да по липкому прикосновению, когда они проползают мимо. Их нельзя увидеть, потому что они ползают лишь в кромешной тьме, но Картеру и не хотелось встречаться с долом, так что он чутко вслушивался во тьму, пытаясь распознать малейший звук среди безбрежного поля костей вокруг. Даже в этом страшном месте он определил для себя план и цель, ибо многим из тех, с кем ему доводилось беседовать раньше, хоть что-то да было известно о Пноте. Кратко говоря, это вроде бы было то самое место, куда все упыри явного мира сбрасывают объедки своих пиршеств, и, если ему улыбнется удача, он сможет найти огромный утес, вознесшийся даже выше пиков Трока, который отмечает рубеж их владений. А направление поисков укажет ему сброшенная сюда новая порция костей, и, найдя нужный утес, он сумеет окликнуть упыря и попросит сбросить ему веревочную лестницу, ибо, как ни странно, между ним и этими ужасными тварями существовала удивительная связь.
В Бостоне он знавал одного человека – художника, писавшего причудливые полотна в укромной студии в старинном мрачном переулочке близ кладбища, – который подружился с упырями и научил Картера понимать простейшие фразы их отвратительного визгливого лопотанья. Этот художник в конце концов куда-то исчез, и Картеру почему-то подумалось, что именно здесь он сумеет его найти и впервые за все время пребывания в сновидческом мире воспользуется давним английским языком своей прежней жизни наяву. Во всяком случае, ему казалось, что он сумеет убедить упырей вывести его из Пнота, так что лучше уж встретить тут упыря, которого хотя бы можно рассмотреть, чем дола, которого видеть не дано никому.
Итак, Картер двинулся во тьме, и, когда ему почудился какой-то шорох среди костей, он перешел на бег. Один раз он наткнулся на каменный склон и понял, что это, скорее всего, подножие пиков Трока. Потом он услыхал чудовищный грохот высоко наверху и понял, что подошел к утесу упырей. Он, однако, усомнился, что упыри услышат его голос с вершины утеса, которую от него отделяли многие мили, но ведь ему было известно, что в подземном мире свои особенные законы. Пока он об этом размышлял, падающая кость ударила его да так сильно, точно это был целый череп. Теперь-то, зная наверняка, что он стоит у судьбоносного утеса, Картер, собравшись с силами, издал протяжный визг – призывный клич упырей.
Звук летит медленно, так что прошло немало времени, прежде чем он услыхал ответное лопотание. Но все же он его услышал, и вскоре ему сообщили, что сейчас сбросят веревочную лестницу. Он ждал ее с тревожным нетерпением, ибо не знал, какую мерзкую тварь, притаившуюся в горах костей, мог потревожить его крик. И действительно, очень скоро до его ушей донеслось тихое шуршание вдалеке. И по мере приближения этого пугающего шороха Картеру становилось все тревожнее, ибо ему не хотелось уходить с того места, куда должна была упасть спасительная лестница. Наконец нервное напряжение достигло предела, и он уже собрался в ужасе убежать, как вдруг что-то упало на кучу свеженаваленных костей и отвлекло его внимание от приближающегося шороха. Это была лестница, и после минутной борьбы с непослушной веревкой он крепко в нее вцепился. Но шорох не стихал и преследовал его, пока он лез наверх. Картер уже одолел футов пять, когда грохот внизу стал громче и после того, как он поднялся еще футов на пять, кто-то стал сильно трясти снизу конец веревочной лестницы. На высоте в десять, а то и пятнадцать футов он почувствовал, как по его боку скользнуло что-то длинное, скользкое и извивающееся, которое становилось то выгнутым, то вогнутым… После чего он с утроенной силой стал карабкаться вверх, чтобы избежать нестерпимых прикосновений отвратного объевшегося дола, чей облик не может увидеть ни один из смертных.
Несколько часов он поднимался вверх, руки у него болели, ладони покрылись волдырями, и вот он вновь увидел серый смертный огонь и страшные пики Трока. Наконец он различил над своей головой нависший край огромного утеса упырей, чью отвесную стену он разглядеть не смог, но несколько часов спустя увидел диковинную морду, свесившуюся через край утеса точно горгулья на соборе Парижской Богоматери. Картер едва не лишился чувств и не выпустил из рук веревочной лестницы, но через мгновение пришел в себя, ибо его пропавший друг Ричард Пикман однажды познакомил его с одним упырем, и он узнал эту собачью морду и неуклюжую фигуру и чудовищные повадки. Так что он сумел сохранить присутствие духа, когда ужасная тварь вытащила его из головокружительной бездны и перетащила через край утеса, и он не вскричал от ужаса при виде кучи обглоданных костей и сидящих кружком упырей, которые, не переставая жевать, вперили в него изумленные взоры.
Он находился на тускло освещенной равнине, покрытой редкими валунами и испещренной черными норами. Упыри отнеслись к нему уважительно, хотя кто-то из них и попытался его ущипнуть, а прочие оценивающе оглядели его исхудавшее тело. Воспользовавшись своими познаниями в их языке, он спросил их о своем пропавшем друге и узнал, что тот превратился в высокопоставленного упыря и обитал в безднах близ самых границ с явным миром. Зеленоватый старец упырь предложил провести Картера к нынешнему местожительству Пикмана, так что, невзирая на естественное отвращение, Картер последовал за чудовищем в нору и несколько часов полз следом за ним в вонючей тьме. Они выползли на равнину, где повсюду были разбросаны странные памятники земного мира – старые надгробия, сломанные кладбищенские вазы и обломки древних изваяний, – и Картер с волнением понял, что за все время своих скитаний по миру сновидений с того самого момента, как он одолел семьсот ступенек от пещеры огня к вратам Глубокого Сна, впервые оказался так близко к пределам явного мира.
И тут, на надгробии 1768 года, украденном с бостонского кладбища «Гранари», восседал упырь, ранее бывший художником Ричардом Антоном Пикманом. Он был голым и скользким, и в чер-тах его лица появились настолько явные черты сходства с упырьим племенем, что его человеческое происхождение стало неопознаваемым. Однако он все еще немного помнил английский и смог вести беседу с Картером, употребляя простейшие слова и помогая себе то и дело упырьим лопотанием. Узнав, что Картер хочет добраться до зачарованного леса, а оттуда до города Селе-фаис в Оот-Наргае за Танарианскими горами, тварь глубоко задумалась, ибо упыри бодрствующего мира не промышляют на кладбищах верхнего сновидческого мира (оставляя их красноногим вампирам, обитающим в мертвых городах), и на пути между их владениями и зачарованным лесом таится много опасных препятствий, в том числе и ужасное царство гугов.
