– Боже, – простонала Дженис еще до того, как официант удалился за пределы слышимости, – кто-нибудь в этом городе еще говорит по-английски?
– Тише…
– Да-да. Вечно забываю, как изменился Нью-Йорк в последнее время. Все изменилось. Но сейчас не об этом. Начну издалека. В прошлую пятницу был звонок из школы. Оценки Томми снизились по всем предметам, а два из них он вообще завалил. Они собираются оставить его на второй год, Джон. Он не перейдет в седьмой класс вместе со сверстниками, и при такой учебе у него мало шансов когда-нибудь поступить в колледж. Но это еще далеко не все.
Она извлекла из своей сумочки упаковку косметических салфеток, взяла сразу несколько штук и прочистила нос.
– Извини, – сказала она. – Я знала, что непременно расплачусь.
Ему ничего не оставалось делать, как потянуться через влажный пластиковый стол и взять ее за руку.
– Послушай, Дженис, тут не из-за чего расстраиваться. Для подростков такие сбои – это обычное дело. Можно записать его в летнюю школу. Видела бы ты мои оценки, когда я был в его возрасте!
– Ну да, и ты потом блистал в Йеле, не так ли? Ты сделал удивительную, выдающуюся карьеру, не так ли? Да, зарабатываешь ты неплохо, спорить не буду, но с каких пор главным мерилом успеха является… ох, извини, извини, не позволяй мне срываться. Это все оттого, что я так…
– Ладно, успокойся.
– Я так одинока, Джон, и не с кем посоветоваться, когда возникает проблема. Я бы сама пошла к психоаналитику, если бы верила, что из этого выйдет толк… О, спасибо, официант, все хорошо. И торт вполне свежий – видимо, приготовлен этим утром… Спасибо, это пока все.
– Миссис хочет чего-то еще?
– Нет, я только сказала… – Она закрыла глаза и прошептала сквозь стиснутые зубы: – Боже, боже…
– Пока нам больше ничего не нужно, – отчетливо произнес Уайлдер, и официант с растерянной улыбкой удалился.
– Но это было только начало, – продолжила она. – Это было на прошлой неделе, и звонили из офиса директора. А вчера был еще один звонок, на сей раз от школьного психолога.
– От кого?
– От их психолога. Теперь в школах ввели такую должность. Он не захотел говорить по телефону и попросил меня прийти к нему, что я и сделала. Думала, это снова об оценках, и отчасти так оно и было, но дальше оказалось хуже, гораздо хуже. Он сказал… ох, Джон, он сказал, что Томми эмоционально неустойчив, и посоветовал показать его психиатру. Как можно скорее.
Уайлдер когда-то давно – кажется, на уроке естествознания то ли в церковной школе, то ли в колледже – узнал, что втягивание яичек у самцов млекопитающих – это естественная реакция, призванная защитить репродуктивные органы в опасных или просто неприятных ситуациях, например продираясь через густой, достающий до бедер подлесок в джунглях. Он не был уверен, что все правильно понял – а когда он вообще правильно понимал учителей? – но само по себе объяснение выглядело убедительным. Как бы то ни было, именно это происходило с ним сейчас, прямо в кафе: его яички начали непроизвольно сжиматься, подтягиваясь вверх.
– Что значит «эмоционально неустойчив»?
– Это выражается в агрессивном, асоциальном поведении, – сказала она. – У него совсем нет друзей. В последнее время он дважды – а может, и трижды – внезапно выдергивал стулья из-под сидевших на них мальчиков, и те получали травмы – одному даже пришлось делать рентген позвоночника.
Говоря это, она аккуратно нарезала свой торт сочными дольками, а потом подцепила одну из них ложечкой, но на полпути к ее рту та развалилась, упав на платье; и эта микрокатастрофа, в дополнение к рентгену чьей-то спины, спровоцировала новый приступ рыданий.
– Детский психиатр? – переспросила Памела. – Тебе не кажется, что это уже чересчур?
– Я и сам так подумал сначала. Сходил в школу и лично встретился с тамошним психологом, затем попытался потолковать по душам с Томми, но все без толку. Нет смысла отрицать: он действительно угрюм и замкнут. Дженис говорит, что мне следует больше времени проводить дома, и я считаю, что в этом она права.
– Значит, ты считаешь, что она права? А я думаю, что это просто эмоциональный шантаж.
– Как это так?
– Ох, Джон, ты просто невыносим. Неужели ты думаешь, что она до сих пор не догадалась о твоей связи на стороне? За все это время?
Она резко села в постели – но не с намерением напасть на Уайлдера, как ему в первый миг показалось, а чтобы погасить окурок, чуть не прожегший простыни.
– Иногда ты меня поражаешь своей способностью тонко чувствовать и вникать в суть вещей, а иной раз бываешь таким тупым и наивным, как… как черт знает что. Ну конечно же, ей все известно. И если она не спросила обо мне напрямик, значит это часть ее стратегии.
– Да, я наивен, – согласился он. – Надо быть очень наивным, чтобы рассчитывать на твое понимание в подобных ситуациях.
– Ну да, вот только я заметила, что для женатых мужчин это обычное дело. Тот же Фрэнк Лейси в свое время замучил меня историями о своих семейных дрязгах.
Это было уже плохо. Если она начала сравнивать его с Фрэнком Лейси, вечер мог закончиться плачевно. Уайлдер поднялся с постели, накинул махровый халат, подаренный ему Памелой на Рождество, и в момент прикосновения халата к телу его озарила свежая мысль.
– Давай-ка сменим тему, – сказал он. – Давай вообще не будем разговаривать. Предлагаю петь.
– Петь?
– Да. Если есть в мире что-то, что я знаю еще лучше, чем старые фильмы, так это старые песни. Разве я тебе этого не говорил? Погоди, надо устроить все в лучшем виде.
Он зашел в ванную комнату, быстро ополоснул лицо, причесался перед зеркалом и расправил отвороты халата. Теперь он был готов.
– Ты готова? – крикнул он. – Тогда включай свет, сейчас будет мой выход.
Дождавшись щелчка выключателя, он распахнул дверь ванной и двинулся к ней через комнату, пританцовывая и напевая:
Колумб открыл Америку,
Гудзон открыл Нью-Йорк,
Франклин открыл электроток,
А Эдисон лампочку первым зажег,
Маркони открыл радиосигнал
И над волнами морскими послал.
Но нет открытий важней с того дня,
Когда я внезапно открыл тебя,
А ты открыла меня.
– Шикарно! – сказала она, закончив смеяться и хлопать в ладоши. В процессе представления она сидела неподвижно, обхватив руками колени, как маленькая девочка, а теперь лицо ее восторженно сияло. – Ты даже пел хорошо. То есть ты не просто попадал в мелодию, ты по-настоящему пел.
– Чему тут удивляться? – сказал он, держась на достаточной дистанции, чтобы она не могла услышать, как сильно колотится его сердце. – Не зря же я солировал в церковном хоре.
