– Оператор, свяжите меня с мистером Полом Боргом, Нью-Йорк-Сити. Номер назвать не могу. Когда-то я знал его наизусть, но с тех пор многое позабыл.
– …Джон? Где ты сейчас?
– Я в Лос-Анджелесе. Послушай, у меня тут возникли сложности. Вообще все катится к черту.
– Что, не по зубам оказался орешек кинобизнеса?
– Напротив, он даже слишком легко раскалывается. Но беда в том, что кинобизнес может сделать то же самое со мной. Я сопродюсер фильма, который вот-вот расколет меня, как гнилой орех.
– Мне трудно уследить за твоей мыслью, Джон.
– Трудно уследить? Это весьма забавно, поскольку все прочие только и делают, что следят за мной, где бы я ни показался. А тут еще и девчонка меня покинула. Возможно, мне удастся ее вернуть, если я этого захочу, но в данный момент ее со мной нет. Собралась и была такова… Погоди, неужели я только что сказал: «Если я этого захочу»?
– Прозвучало именно так.
– Обалдеть! Значит, мне это не показалось. Думал, что с ума по ней схожу – чуть не помер, когда она меня бросила, – но сейчас уже не уверен, что хочу ее вернуть. Странное дело. Беда в том, что она слишком амбициозна для меня. Всегда готова пуститься во все тяжкие. Не в сексуальном плане – хотя, возможно, и в этом тоже, – а прежде всего в плане карьеры: будет идти напролом, пока не станет кем-то вроде Сэма Голдвина в юбке. Впрочем, я обратился к тебе по другому поводу, Пол. Хотел спросить одну вещь: как ты думаешь, стоит мне сейчас позвонить Дженис?
– Думаю, это полностью зависит от того, что ты собираешься ей сказать. И от того, как ты это скажешь. Если ты перед этим выпил, ничего хорошего из разговора не выйдет. Тебе бы отдохнуть, выспаться как следует и уж потом…
– Ты что, издеваешься? Какой, к черту, может быть «отдых», когда у человека нервы на пределе? Слушай, ты помнишь тот вечер, когда отвез меня в Бельвю? Как по-твоему, сейчас моя манера общения похожа на тогдашнюю?
– Судя по тону, ты сейчас перевозбужден и… да, не вполне адекватен. Ты консультируешься у врачей, Джон?
– Да, черт возьми, консультируюсь. Меня консультирует столько врачей, что ты замучился бы их пересчитывать. Значит, по-твоему, мне не следует звонить Дженис?
– Не сейчас и не сегодня, я бы так сказал, если тебя интересует мое мнение.
– О’кей. Знаешь что, Пол? Ты, вероятно, лучший из всех моих друзей, но ты никогда мне особо не нравился. Передавай привет Натали.
Он повесил трубку. Все, теперь со звонками покончено.
– Памела, – обратился он к бокалу виски, – ты тоже никогда мне особо не нравилась.
Он поднялся и со всей силы запустил бокалом в дальнюю стену комнаты. Звонкий хлопок и длинное пятно от стекающего по стене виски доставили ему удовлетворение.
– Прости, малышка, – обратился он к своей последней, еще на две трети полной бутылке виски. – Прости, малышка, но твое время истекло. Было да сплыло.
Пройдя с бутылкой в ванную, он сначала тонкой струйкой, но потом все быстрее вылил ее содержимое в раковину.
– Было да сплыло, – повторил он, когда остатки бурбона, хлюпнув, исчезли в сливном отверстии. – Сплыло без остатка, моя дорогая Памела. Может, я и любил тебя до безумия, но ты никогда мне особо не нравилась.
С пустой бутылкой делать было нечего, кроме как разбить ее о стену, – звук получился столь же удовлетворительным, как и предыдущий. Затем он пошел обратно к телефонному столику, но внезапно пол гостиной вздыбился и ударил его по лицу. Последним, что он увидел, было расколотое стекло его наручных часов.
Когда его глаза открылись, все вокруг было белым и зеленым. Он голышом барахтался на больничной койке, вырываясь из рук трех или четырех людей в белом, которые пытались что-то воткнуть ему в руку. Среди них была молодая медсестра, левая грудь которой нависала над самым его ртом. Он укусил эту грудь, и девушка ойкнула, но очень сдержанно, – должно быть, профессиональная выучка была для нее превыше всего прочего; и это его так рассмешило, что он хохотал без умолку, пока не отключился снова.
При следующем пробуждении никакой борьбы не было, как не было и людей в белом, кроме одного санитара, который настраивал капельницу над его головой.
– Прошу прощения, – сказал Уайлдер, – можно узнать, где я нахожусь?
– В Голливудском пресвитерианском медцентре, сэр.
– Это психиатрическая или обычная палата?
– О, это терапевтическое отделение, сэр.
– Хорошо, благодарю вас.
Терапевтическое отделение. Возможно, он получил травму при падении, когда разбил свои часы, или же просто обессилел до крайности, что не потребовало привлечения психиатров. Как бы то ни было, он лежал в обычной терапевтической палате. Здесь никто не станет копаться у него в мозгах, да и дверь не заперта на замок.
– …Мистер Уайлдер?
Теперь вместо санитара перед ним стоял доктор Бертон Л. Роуз, казавшийся еще миниатюрнее прежнего.
– Откуда вы узнали, что я здесь?
– Мне позвонил доктор Чедвик. Видимо, он нашел мой номер рядом с телефоном в вашей квартире.
– Доктор… кто?
– Врач-терапевт, который привез вас сюда. Его зовут Чедвик. Насколько я понял, он обслуживает жильцов вашего дома.
– Ясно. И что вам от меня нужно?
– Полагаю, нужно перенести назначенный ранее прием на другой день, когда вы будете… в лучшем состоянии.
– О’кей, я вам позвоню, – сказал Уайлдер и закрыл глаза, чтобы поскорее от него отделаться.
Пробудившись в следующий раз, он неожиданно почувствовал себя здоровым – силы полностью восстановились как по волшебству.
Единственным желанием было встать, одеться и без промедления покинуть это место.
– Скажите, пожалуйста, – обратился он к санитару (не к тому, что был прежде), – я все еще нахожусь в Голливудском пресвитерианском центре?
– Да, сэр.
– И как давно я здесь?
– С позапрошлой ночи, насколько мне известно.
– И это по-прежнему терапевтическое отделение, да? То есть я могу выписаться, когда пожелаю?
– В принципе, да, сэр, но вы были очень…
– Я знаю, что был болен, однако сейчас я чувствую себя хорошо. Можно мне подняться?
– Конечно.
– И нельзя ли вытащить из моей руки эту трубку? Мне она больше не нужна.
– Об этом я должен справиться у дежурной медсестры, сэр. Сам я не могу…
– О’кей, тогда позовите ко мне медсестру.
А уже вскоре, одевшись и приведя себя в порядок, он заполнил чек в кассе на первом этаже и был выписан из Голливудского пресвитерианского центра так же легко и беспрепятственно, как из обыкновенного отеля.
