– Это комната для гостей? – осторожно спрашиваю.
– Это моя комната, – отвечает генерал и распахивает дверь. – А у Марка есть его комната в моем особняке. Часто бываем друг у друга в гостях. Так удобнее.
Обстановка внутри, впрочем, такая же, как в остальном особняке. Лучи светила через высокое окно золотят темный паркет. Мерцают бликами на хромированных вставках мебели из красного дерева. Скользят по шерстяному покрывалу на кровати и путаются в складках балдахина. Наилий разувается, по-хозяйски бросает пиджак на спинку кресла и забирается с ногами на кровать.
– Не крути головой, нет здесь камер, – устало говорит он, – и звукоизоляция такая, что можешь спокойно смотреть кошмары. Никто не услышит.
– Так часто кричали женщины, что понадобилась звукоизоляция? – спрашиваю и прикусываю язык. Неуместна ревность. Кто бы ни кричал – не моё это дело.
– Здесь только я громко разговариваю, когда работаю, – хмурится генерал. – И бойцам Марка нельзя быть в курсе моих проблем.
Стыд заливает алым щеки. Ну, зачем я его провоцирую?
– Извини, – тихо прошу, – не знаю, что на меня находит.
Наилий молчит, а я вспотевшими ладонями нервно разглаживаю складки на платье. Глаз не поднимаю и жду.
– Не извиняйся, – наконец, говорит генерал, – тебе пришлось тяжелее всего. Это я должен просить прощения. Защищать тебя – моя обязанность. А я не справляюсь с нею совсем. Не стой там, пожалуйста. Иди ко мне.
Краснею окончательно. Наилия трижды чуть не убили, а я дую губы на бывших женщин. Какой же ерундой иногда занята голова. Если бы несколько часов назад ракета сбила наш катер, имели бы значение платья, любовницы, косые взгляды, ядовитые речи?
Подбираю слои ткани и укладываюсь на кровать. Генерал кладет мне подушку под спину, а я укрываю его подолом платья, как одеялом.
– Может быть, зря ты отказалась от Луция? – осторожно спрашивает Наилий. – Не верю, что он ничего не придумал, пока наблюдал тебя.
Отрицательно качаю головой. Таблетки не помогали. Даже успокоительное я принимала, чтобы психиатр сам не нервничал каждую мою бессонную ночь.
– Не надо. Не отвлекай Луция. Я ведь не единственная пациентка.
Наилий явно проглатывает какое-то замечание, но расспросы продолжает.
– Клавдий сводил тебя к врачу?
Нилота Марка, конечно, жалко подставлять, но врать Наилию – не очень хорошая идея. Тем более, когда вранье так легко проверить.
– Нет.
– Клавдий – разгильдяй! Ты ходишь в красивом платье, но с необработанной ссадиной? – недобро щурится генерал.
Сгибаю ноги в коленях, задираю подол до груди и жестом ребенка показываю на ссадину.
– Эппий обработал, всё в порядке.
Наслаждаюсь тем, как меняется выражение лица Наилия. Специально поднимаю голые ноги выше и кручу ими в воздухе.
– Дэлия, – хрипло говорит полководец, – я ведь не просто так тебя разговорами отвлекаю.
Почти расстраиваюсь и недоуменно смотрю на него. Генерал лежит на подушке, закинув руку за голову. Перебирает пальцами пряди волос на затылке и напряженно о чем-то думает. Натягиваю платье до лодыжек и шепчу.
– Ты устал, я понимаю.
– Нет, – вздыхает Наилий, – я до сих пор на адреналине, да еще и под Шуи. Боюсь, что не смогу сдерживаться и буду груб с тобой.
Мне кажется, он зря переживает. В тот раз, когда резал ножом на мне больничную рубашку, ничего страшного не произошло. Жестко было да, но и только. Стыдно признаваться самой себе, но мне понравилось. Если бы не испуг…
– И насколько бываешь груб?
Наилий морщится, прикусывает нижнюю губу и медленно отвечает.
– Не хочу так с тобой.
Все еще не понимаю, о чем он. Почему не может сказать? Я лежала в психбольнице и видела достаточно тех, кому нужна кровь и смерть, чтобы получать удовольствие от близости. Говорят, если есть потребность, то по-другому уже никак. Это не про Наилия. Я знаю.
Под тихий шелест шифона усаживаюсь на него верхом. Тяну полы рубашки из брюк и расстегиваю пуговицы. Генерал садится на кровати и сам снимает рубашку. Не даю сказать, даже вздохнуть. Целую жадно, путаюсь пальцами в его волосах. Отпускаю с сожалением и говорю.
– Ты мне нужен любым. Знаю, что не причинишь вреда. Отпусти себя.
Наилий обводит пальцем мои губы, легко касается кончика носа и гладит по щеке.
– Ты не понимаешь, о чем просишь. Есть демоны, которых нужно держать на привязи. Их ты не увидишь никогда. Но у других сейчас поводок не настолько жесткий. Скажи, если сделаю больно. Остановлюсь.
Генерал кладет руку мне на шею и тянется вверх. Бережно целует приоткрытые губы. Вдыхаю аромат Шуи. Сдавливаю его бока коленями и жалею, что между нами столько одежды. Чувствую, как Наилий развязывает шнуровку корсета. Медленно, но уверенно ослабляя каждую петлю. Поцелуй становится долгим, тягучим. Отрываюсь от него и тону в облаке фантомного запаха апельсина. Харизма распускается хищным цветком, будоражит и горячит кровь. К ней примешивается тонкий аромат эдельвейса. Генерал отключает блоки так профессионально, что я опять подозреваю в нем мудреца.
– Ложись на живот, – шепчет Наилий.
Сам переворачивает меня и снимает платье, шифоновым водопадом опадающее на пол. Не оглядываюсь, только слышу, как бряцает пряжка ремня, шуршит ткань брюк. Чувствую ладонь на обнаженной спине. Ласкает генерал, гладит нежно. Не понимаю, почему пугал. Сворачивает подушку валиком и кладет мне под живот. Ведет рукой по прогибу спины выше на ягодицы. Играет, не давая видеть себя и слышать. Только легкие прикосновения, но такие чувствительные. Завожусь, истекаю влагой. Сминаю в кулаках простынь и прикусываю ткань. Не помогает, стоны не сдержать. Жду, но всё равно вздрагиваю, когда Наилий проникает пальцами в меня. Выгибаюсь, сама двигаюсь навстречу и почти вхожу в ритм.
Кровать крепкая, не скрипит. В тишине комнаты только его тяжелое дыхание и мои стоны. Дрожь волнами прокатывается по телу, а он убирает руку. Еще не стих последний мой протяжный выдох, как генерал вдруг резко берет за локти и заводит руки за спину в замок. Перекрещивает и крепко держит запястья. Не могу пошевелиться, чувствую, как садится на ноги. И сразу входит грубо и болезненно. Вскрикиваю и дергаюсь, повисая на вывернутых руках. Пламя разливается по телу. Злое и обжигающее. Каждый новый удар сильнее. Каждое его падение впечатывает меня в кровать. Этой яростью можно задохнуться. Сжимаюсь и ощущаю острее. Неистовый, ненасытный. Его так много, что меня почти нет. Падаю в бездну, стиснув зубы, выгибаясь судорогой. Крик на одной высокой ноте. Вспыхиваю огнем и оседаю пеплом.
Наилий разжимает хватку, и я тут же прячу руки под голову. Он ложится сверху. Горячий и мокрый насквозь. А в моей темноте снова появляется комната, ускользающий аромат апельсина и тающий на языке привкус Шуи.
