В гостиных дома Миллионов праздник шёл полным ходом.
Казалось, всё высшее общество Гульденбурга заявилось в этот вечер в гости к Рикарду Миллиону, несмотря на то что шампанское он подавал отвратительное и огонь в его каминах еле тлел. Скупость магната была в городе притчей во языцех, но так устроен мир, что чем богаче и могущественнее становится человек, тем больше у него появляется друзей и тем меньше недостатков они за ним замечают. Дамы не стали снимать дорогих шуб, а мужчины, опьянённые сигарами и ощущением собственной значимости, согревались тем, что ворочали миллиардами и слишком громко смеялись.
Конечно, есть такие места, где Рождество – это семейный праздник, где близкие люди собираются вокруг ёлки, украшенной свечками и сладостями. Какая трата времени и денег! В Гульденбурге (по крайней мере, в Верхнем городе) любой праздник – это лишний повод заняться бизнесом. Даже Рождество.
Магнус, умирая от голода, пробирался к столу с угощениями. Госпожа Карлсен устроила пир горой, но прожорливые гости почти ничего не оставили. Подсохший бутербродик, несколько кусочков остывшей индейки, забытой на чьей-то тарелке… Слишком мало для здоровяка вроде Магнуса, который уже сто лет нормально не ел.
В некоторых комнатах дым от сигар образовал голубую завесу, почти непроглядную. Туман стоял до того густой, что можно было просачиваться между людьми незамеченным.
Вдруг посреди леса из парадных штанов и накрахмаленных манишек Магнус узнал пузо своего отца, который увлечённо беседовал с человеком, чей длинный силуэт тоже едва угадывался в наполнившем комнату облаке дыма.
Магнус хотел поздороваться, но что-то его остановило. Беседующие были слишком увлечены разговором и явно не желали, чтобы их слышали. Они стояли вдалеке от толпы и разговаривали вполголоса.
– Мы ещё в самом начале, Рикард… Немного терпения, и я обещаю вам…
– Но профессор Оппенгейм…
– Не беспокойтесь, исследования уже начались.
«Оппенгейм». Вроде бы Магнус где-то уже слышал эту фамилию? В комнате было очень шумно, но всё-таки Магнус не спутал бы этот низкий голос ни с чьим другим: Гаральд Краганмор, канцлер великого герцога.
– …я надеюсь, не представляет опасности?
– Знаете, Рикард… Волков бояться – в лес не ходить…
Вот и всё, что удалось разобрать Магнусу. Будто почувствовав, что их слушают, канцлер взял хозяина под руку, и они удалились из комнаты, не прерывая беседы.
Что это значит? Магнус ничего не понимал.
То ли из-за дурманящего запаха сигар, то ли из-за того, что в желудке было пусто, как в барабане, но он вдруг почувствовал, что эмоций за сегодняшний день накопилось уже слишком много: глаза затянула пелена, в ушах загудело…
Что произошло дальше, вы уже и сами догадались.
Когда он открыл глаза, было раннее утро, и он лежал, свернувшись клубком, в глубоком кресле. Огонь в камине погас, и Магнус проснулся от холода, от которого не смогло уберечь одеяло, заботливо накинутое кем-то – госпожой Карлсен? Одной из горничных?
Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, где находится. Ковры, усыпанные конфетти и серпантином, опрокинутые бокалы из-под шампанского, пустые бутылки… Сегодня ведь рождественское утро, осознал Магнус, и это наконец его разбудило, наполнив радостным волнением.
А впрочем… В доме Миллионов 25 декабря уже давно не было никакого праздника. Давно – в смысле с тех пор, как умерла мама. Но даже когда тебе четырнадцать и ты больше не веришь в Деда Мороза, этот день остаётся особенным и кажется, что по какому-то волшебству дом вдруг наполнится криками радости и звоном бубенцов.
Все ещё спали. Идеальный момент, чтобы заглянуть под ёлку.
А впрочем, какой смысл? – вдруг спохватился Магнус. Он ведь всё равно забыл положить под ёлку свои башмаки.
Но кто-то подумал об этом за него! Войдя в гостиную, он обнаружил на самом видном месте пару своих тапок. Кто же их туда поставил? – спрашивал он себя, исполненный благодарности. Госпожа Карлсен? Горничная?
Ёлка, занимающая чуть ли не всю гостиную, была похожа на Рикарда Миллиона: внушительная (верхушка почти касалась осыпающейся позолоты на потолке), пузатая и унылая. Шары и гирлянды на ней больше походили на военные награды, чем на рождественские украшения.
Что же до подарка, который выглядывал из тапки Магнуса… Радость его была недолгой. Необязательно было развязывать ленту, перехватившую свёрток, чтобы узнать привычную стопку акций предприятий Миллионов: отец дарил Магнусу одно и то же каждый год вот уже десять лет, и Магнус всё равно не мог воспользоваться этими акциями, пока не достигнет совершеннолетия.
Но во второй тапке лежало что-то ещё: маленький свёрток прямоугольной формы, завёрнутый в папиросную бумагу, которую Магнус тут же раскрыл.
Это был альбом в картонной обложке с монограммой «Э. М.». Внутри обнаружилась дюжина чёрно-белых фотографий молодой женщины с нежным лицом и красивыми волосами, собранными на затылке.
Магнус дрожащими руками перебирал снимки. На первых фотографиях его маме Элизе Миллион было не больше двадцати. Она была одета в чопорные накрахмаленные одежды, принятые в кругу девушек из аристократических семей Гульденбурга, но во взгляде её сквозило что-то дикое, как у зверька, попавшего в ловушку.
На следующем снимке мама стояла под руку с Рикардом Миллионом, в котором было килограммов на тридцать меньше, чем сейчас, прикинул Магнус. На маме – свадебное платье с короткими рукавами, а на нём – перчатки. Рикард выглядел озадаченным, будто никак не мог поверить, что такое хрупкое создание могло предпочесть его прочим мужчинам.
На последней фотографии мама стояла у борта самолёта. На этот раз она была одета в брюки и рубашку с закатанными рукавами, очки авиатора сдвинуты на лоб, распущенные волосы перекинуты на одно плечо.
Чувствовалось, что ей надоело позировать и не терпится поскорее уйти (в Гульденбурге до сих пор пользовались старинными фотоаппаратами с длинной выдержкой). Во взгляде её читалась насмешка, отблеск вызова или даже триумфа в ответ на возмущение, которое её поведение вызвало в высшем свете Гульденбурга. Элиза Миллион была (ужасный скандал!) первой женщиной Сильвании, которая села за руль автомобиля и за штурвал самолёта, и, когда она не вернулась из очередного полёта, высший свет воспринял её исчезновение как реванш хорошего тона и здравого смысла.
Когда Магнус закрыл альбом, у него дрожали пальцы и внутри будто что-то разрывалось. Он отдал бы что угодно, чтобы мама была сейчас, в это праздничное утро, с ним рядом, чтобы они снова были семьёй, все втроём…
– Счастливого Рождества, Магнус.
Он подскочил, как будто застигнутый за преступлением:
– Госпожа Карлсен?
Он нелепо спрятал альбом за спиной – впрочем, недостаточно быстро для того, чтобы обмануть опытный взгляд кухарки.
