Абрахам очень убедительно показал, что отвращение либидо от внешнего мира является особенно характерной чертой раннего слабоумия. Из этой особенности мы заключаем, что подавление производится с помощью устранения либидо. Здесь мы вновь можем рассматривать галлюцинации о насилии как борьбу между подавлением и попыткой возврата с помощью возвращения либидо на его объекты. Юнг с необычайной аналитической проницательностью заметил, что бред и моторные стереотипы, сопутствующие этому расстройству, являются остатками бывших объектных катексисов, за которые пациент хватается с великим упорством. Эта попытка возврата, которую наблюдатели ошибочно принимают за саму болезнь, не использует, в отличие от паранойи, проекцию, а прибегает к галлюцинаторному (истерическому) механизму. Это один из двух крупных аспектов, по которым раннее слабоумие отличается от паранойи; и это отличие можно объяснить генетически, с помощью другого подхода. Второе отличие проявляется в исходе болезни в тех случаях, когда процесс не оказался слишком ограниченным. Прогнозы в любом случае менее благоприятны, чем при паранойе. Победа остается за подавлением, а не за реконструкцией, как в последней. Регрессия происходит не просто до нарциссизма (что проявляется в форме мегаломании), а до полного отхождения от объектной любви и возвращения к детскому автоэротизму. Dispositional фиксация поэтому должна располагаться на гораздо более раннем этапе, чем при паранойе, где-то в начале пути развития от автоэротизма к объектной любви. Более того, совершенно не похоже, чтобы гомосексуальные импульсы, которые так часто – может быть, даже неизменно – обнаруживаются при паранойе, играли такую же важную роль в этиологии такого гораздо более обширного заболевания, как раннее слабоумие.
Наши гипотезы относительно dispositional фиксаций при паранойе и парафрении позволяют с легкостью заметить, что болезнь может начаться с параноидных симптомов, но далее может развиться в раннее слабоумие, и что параноидные шизофренические феномены могут смешиваться в любых пропорциях. И мы можем понять, как может развиться такая клиническая картина, как у Шребера, и что она заслуживает названия параноидное слабоумие, так как в своей продукции страстных фантазий и галлюцинаций она проявляет парафренические черты, хотя по своему источнику, своему использованию механизма проекции и своему исходу она демонстрирует параноидный характер. Так как возможна ситуация, при которой сразу несколько фиксаций отстают в процессе развития, и каждая из них по очереди способна вызвать взрыв устраненного либидо – начиная, возможно, с более поздних фиксаций и постепенно переходя с развитием болезни к более ранним, расположенным ближе к отправной точке. Было бы очень интересно знать, какие обстоятельства обусловили относительно благополучный исход данной болезни; так как вряд ли можно приписать всю ответственность за исход чему-то столь обычному, как «улучшению благодаря изменению местожительства», произошедшему после отъезда пациента из клиники доктора Флехсига. Но наше недостаточное знакомство с деталями истории болезни не дают возможности ответить на этот интересный вопрос. Тем не менее можно подозревать, что то, что позволило Шреберу примириться со своей гомосексуальной фантазией и таким образом дало его болезни завершиться чем-то похожим на выздоровление, это тот факт, что его комплекс отца был в основном позитивно окрашен и что в реальной жизни в последние годы их отношения с идеальным отцом не были ничем омрачены.
Так как я не боюсь ни чужой, ни собственной критики, у меня нет мотивов избегать упоминаний о сходстве, которое, возможно, повредит моей теории либидо в глазах многих моих читателей. Шреберовы «лучи Бога», которые сделаны из конденсации солнечных лучей, из нервных волокон и из спермиев, являются не чем иным, как конкретным представлением и проекцией вовне либидных катексисов; и таким образом, они придают его бреду удивительную согласованность с нашей теорией. Его убеждение, что мир должен пережить свой крах, потому что его эго притягивало к себе все лучи, его повышенная тревожность в более поздний период, во время процесса реконструкции, по поводу того, как бы Бог не перерезал их с ним лучевую связь, – эти и многие другие детали фантастического построения Шребера звучат почти как эндопсихические перцепции процессов, существование которых я на этих страницах принял за основу нашего истолкования паранойи. Тем не менее я могу призвать своих друзей и коллег в качестве свидетелей того, что я сперва построил свою теорию паранойи, а затем уже познакомился с Мемуарами Шребера. Будущему предстоит решить, не больше ли фантастики в моей теории, чем мне было бы приятно признать, и не больше ли правды в фантазиях Шребера.
И под конец я не могу завершить эту работу, которая вновь является лишь фрагментом некоего большего целого, без того чтобы предвосхитить два основных тезиса, к установлению которых либидная теория неврозов и психозов постепенно приближается, а именно, что неврозы – в основном из конфликта между эго и сексуальным инстинктом и что формы, которые принимают неврозы, сохраняют след от пути, по которому развивались либидо и эго.
Фрагмент анализа истерии. История болезни Доры
Дополнение (1923 г.)
<…> Описываемое здесь лечение было прервано 31 декабря 1899 г., сообщение о нем написано в течение 2 последующих недель, но опубликовано лишь в 1905 году. Не стоит ожидать, что более чем за два десятилетия продолжающейся интенсивной работы не должно было ничего измениться в понимании и способах представления такого клинического случая, но очевидно, что было бы абсолютно бессмысленно доводить эту историю болезни корректурами и расширениями «up to date»
[86], приспосабливая ее к сегодняшнему состоянию нашего знания. Итак, основной текст я оставил без изменений, а только исправил в тексте небрежности и неточности, на которые обратили мое внимание мои великолепные английские переводчики мистер и миссис Strachey. То, что мне показалось допустимым критически дополнить, я привел в дополнениях к истории болезни, так что читатель вправе считать, что и сегодня я прочно придерживаюсь представленных в тексте взглядов, если в добавлениях он не найдет никакого возражения. Проблема сохранения врачебной тайны, которая занимала меня в этом предисловии, не рассматривается в других историях болезни, находящихся в томах VII, VIII и XII моего «Общего собрания трудов» (Gesammelte Werke), так как три истории болезни опубликованы после получения согласия самих лечащихся, а у маленького Ханса – с согласия отца, в одном же случае (Шребер) объектом анализа являлся вообще не человек, а выпущенная им книга. В случае же Доры тайна сохранялась вплоть до этого года. Недавно я услышал, что уже давно исчезнувшая из моего поля зрения девушка заболела вновь, но уже по другим причинам. Она открыла своему врачу, что девушкой была объектом моего анализа, и такое признание позволило сведущему врачу легко узнать в ней Дору 1899 года. То, что три месяца прежнего лечения не достигли ничего большего, как только устранения тогдашнего конфликта, что лечение не смогло добиться также и иммунитета по отношению к последующим заболеваниям, ни один справедливый человек не бросит в упрек аналитической терапии.
