Жизненный путь Ганелона по большей части определило его происхождение. Его мать еще совсем девочкой продали в ксанский бордель; его отец был одним из каскарских гвардейцев султаны. Ганелон был зачат без любви, без взаимности и, как предполагал Клэй, не по обоюдному согласию, потому что нармерийская шлюха в ту же ночь прикончила спящего каскарского исполина.
От отца-северянина Ганелон унаследовал зеленые глаза, внушительный рост, крутой нрав и врожденную способность к кровопролитию, а от матери – ярость, силу духа и внутренний голос, время от времени служивший ему совестью.
– Вот, нашелся. – Муг бережно вытащил горшок с кактусом из пустой на вид сумы и передал ее Матрику. – Подержи.
Волшебник опустился на колени, поставил горшок на пол, с превеликой осторожностью отломил одну кактусовую колючку, зажал ее в зубах и, взяв у Матрика суму, накрыл ею кактус, как злобную кошку, которая вот-вот начнет царапаться. После этого он вынул колючку изо рта и вонзил в палец на ноге массивной статуи.
– Подождем минутку. – Он встал с колен и небрежно отбросил колючку.
Клэй задумался, что именно происходит, когда развеиваются чары окаменения. Начнет ли воин буйствовать, повинуясь порывам рассудка, еще не осознавшего высвобождения из камня? Из предосторожности Клэй отступил на шаг и согнул правую руку, готовясь при необходимости прикрыться Черным Сердцем.
Чтобы скрасить ожидание, Клэй разглядывал статую. Ганелон был чуть ниже Клэя ростом, не такой кряжистый, и плечи чуть поуже, но Клэй считал, что приятель выглядит гораздо внушительнее, чем он сам. Клэй Купер напоминал огромного медведя, умеющего и драться, и сладко спать зимой в уютной берлоге, а Ганелон был поджарым, будто волк, и лощеным, как ягуар. Казалось, природа создала его с единственной целью – нести смерть.
Клэй завороженно смотрел, как спадают чары. Тусклый камень превратился в черные косички волос с бусинами слоновой кости, в темно-коричневую, испещренную бледными шрамами кожу, под которой бугрились мышцы. Высокий лоб, широкий нос, черная щетина на щеках… Ганелон сморгнул пыль с ресниц и, быстро сообразив, что он не в одиночестве, устремил взгляд зеленых глаз на каждого из друзей по очереди. Ноздри его раздулись, и Клэй начал отсчитывать секунды до начала кровопролития – Ганелон наверняка умоется кровью бывших друзей.
Секунды все тянулись и тянулись. Наконец Ганелон кашлянул, повернулся к Гэбриелю и произнес сухим, как старый пергамент, голосом:
– Сколько?
– Девятнадцать лет, – ответил Гэбриель.
Воин закрыл глаза, ожесточенно скрипнул зубами, впервые за долгие годы набрал полную грудь воздуха и тяжело выдохнул. Потом он размял плечи и склонил голову набок – шейные позвонки хрустнули так громко, что Муг подскочил, будто испуганный кролик. Ганелон поглядел на волшебника, улыбнулся, медленно перевел взгляд на Матрика, потом на Гэбриеля и, наконец, на Клэя. Воцарилось молчание, утяжеленное клубами пыли.
– А видок у вас хреновый, – наконец сказал Ганелон.
Глава 21 «Дебош»
«Дебош» слыл самым злачным местом Пятипрестолья. Вывеска над входом, изображавшая человека верхом на овце, гласила: «Приют Уайятта». Впрочем, неведомый Уайятт и его овца давным-давно покинули город. «Дебош» был постоялым двором, пивной, харчевней, борделем и игорным притоном одновременно. В этом семиэтажном балагане скупщики скупали краденое, шлюхи торговали собой, а пьянчуги и любители царапки всегда находили пристанище. Как ни странно, у Клэя заметно улучшилось настроение, едва лишь он переступил порог печально знаменитого вертепа.
В «Дебоше» почти ничего не изменилось: барная стойка, кабинки вдоль стен, посреди зала – столы для игры в карты и кости, у большого очага – сценический помост, на котором сейчас изгалялись четыре девицы (три играли на музыкальных инструментах, а четвертая завывала, как банши, сорвавшаяся с утеса). На покореженных половицах там и сям виднелись лужи пролитого пива и пятна засохшей крови; повсюду валялись осколки разбитых бутылок и обломки стульев – следы легендарных драк (в «Дебоше» они происходили каждый вечер); сотни посетителей, едва различимые в густом табачном дыму, громко переругивались и хохотали одновременно.
Клэй окинул взглядом ярусы зала: с галереи четвертого этажа Матрик однажды сбросил горящий тюфяк, с галереи третьего этажа упал сам Клэй, подравшись с каскарцем из-за того, что отказался переспать с его сестрой. Северяне – странные люди.
В общем, и теперь, двадцать лет спустя, «Дебош» оставался неизменным, и Клэю почудилось, что ему все это снится: вот-вот появится он сам, молодой и глупый, с деньгами в кармане, со стаканом вина в руке и с девицей в обнимку.
Гэбриель хлопнул его по плечу:
– Я пока разберусь с ночлегом.
– А я буду у барной стойки, – сказал Матрик.
Внезапно кто-то завопил:
– Вот они!
После этого все пошло наперекосяк.
Оказывается, их уже ждали. Очевидно, Динантра загодя известила об их появлении (и выставила у входа стражников, чтобы Ганелон и его товарищи не вздумали сбежать), поэтому каждый новый посетитель считал нужным заверить их, что о завтрашнем выступлении на арене уже знает весь город. Наемники поочередно жали им руки и приветственно подставляли ладони; какой-то бард, взобравшись на помост, затянул песню об их подвигах, а на балконах галерей толпились желающие поглядеть на тех, кого некогда считали самой прославленной бандой на свете.
Клэй заметил в толпе давних знакомцев, с которыми не виделся почти двадцать лет. Вот Деккарт Клируотер – из-за спины торчала двойная рукоять неизменного молота; вот Неистовая Мэй Драммонд, истребительница великанов, которая на спор родила сына от орка (сын, тоже ставший наемником, лицом был страшнее ночи). Брыкливый Джорма отбивался сразу от троих, Арик Слейк в пух и прах проигрывал в карты, братья Бездельники – все пятеро – пили пиво за одним столом, а шестеро наемников из банды, ради смеха названной «Семь сабель», громко переругивались друг с другом. Беккет Фишер по прозвищу Зеленые Рукава увлеченно играл в «Контову крепость» – надо было строить башенку из деревянных брусков, а потом поочередно вытаскивать их из основания и укладывать на самый верх, до тех пор, пока все сооружение не обвалится. После этого игроки допивали пиво и начинали все сначала.
– Клэй Купер, Пузочес! – Ник Блад, менее прекрасная половина дуэта наемников, известных как «Блад и Глория», тряхнул Клэя за плечи. – Ну ни фига себе! Ты ли это?!
– Я это, я, – подтвердил Клэй. – А как Глория?
– Десять лет, как померла, – сухо сказал Ник. – От черногнили.
Клэй тяжело сглотнул (надо же было так оплошать) и сказал:
– Прискорбно.
Старый наемник пожал плечами:
– Ну, ничего не поделаешь. Кстати, я снова в строю. Должен был завтра выступать в «Макситоне», на разогреве у «Орущих орлов», но, говорят, горгона нашла себе новых знаменитостей. – Он толкнул Клэя локтем и хитро подмигнул. – Повезло тебе, сволочь! Только вернулся – и уже герой. Ну, с «Сагой» иначе и не бывает. Вы, конечно, молодцы, на ходу подметки рвете, с лету обставляете всех и всегда.
