– Что-то давно мы не слышали о твоем брате, Пете. Где он? – спрашивает Катя.
– Я знаю, что он окончил лётное училище в Ярославле. Год назад его отправили в командировку. Куда? Я не знаю. И папа не сообщал.
– Испания? – с тревогой произносит Гриша.
– Не надо об этом, – Саша обводит всех строгим взглядом. – Катерина Петровна, как встретитесь с папой, звоните Грише на работу.
Он обнимает плачущую жену. Говорит с какой-то вымученной улыбкой:
– Верочка, что ты. Ну, что такое Финляндия по сравнению с нашей Родиной? Комар на ляжке быка. Бык хвостом махнёт, и нет комара. Пока я прохожу воинские курсы, война закончится.
Все улыбаются шутке Саши. Даже Вера чуть скривила губы. Только Гриша серьёзен.
– Ещё вчера война не началась, а у нас в больнице уже раненые, – говорит он.
На другой день Сашу провожали до военкомата. Шли по Невскому. Был солнечный день. Слегка подмораживало. Константин Иванович кутался в свое демисезонное пальто. Его знобило. Из чёрных репродукторов, висящих на стенах домов, доносился голос диктора: «По приказу Главного Командования Красной Армии, ввиду новых вооруженных провокаций со стороны финской военщины, войска Ленинградского военного округа в 8 часов утра 30 ноября перешли границу Финляндии на Карельском перешейке и в ряде других районов».
Коляску с внуком везла Катя. И всё время повторяла: «Костя, ты только посмотри, какое чудо наш внук». Константин Иванович вглядывался в личико ребёнка, но чуда никакого не обнаруживал. Он порывался подойти к дочери, которая всё время плакала. Но Катя останавливала его: «Пускай последние минуты она с Сашей побудет вдвоём». Из репродукторов гремела бравурная музыка, и хор орал: «Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин. И первый маршал в бой нас поведёт».
Ярославль не чувствовал войны. Всё было снежно, мирно и тихо. «Ну, где тут гостиница? Дай вспомнить улицу», – безмятежно произносит Константин Иванович. Видит напряжённое лицо жены. «Что-то не так?»– спрашивает он. «Костя, не прошло и полгода, как мы уехали по известной тебе причине. Если мы поселимся в гостинице, в сию же минуту о нас будет известно кому надо», – голос Кати спокойный, невозмутимый. А Константина Ивановича сразу охватывает тревога. «Неловко как-то мне ехать к Юле. Так, без предупреждения», – неуверенно говорит он. Катя насмешливо смотрит на мужа. Что-то новое появилось в Кате. Она не спорит с мужем. Ей лишь стоит посмотреть эдак. И все возражения Константина Ивановича рассыпаются. Да и что возражать. Права она. Как всегда. «Как всегда» – вот этих слов не стоило бы произносить. Все эти мысли ветреные. Сквознячком подуло. Впрочем, не время сейчас разглагольствовать.
Юля приняла их как родных. Константин Иванович помнит её ещё девчонкой. А тут встречает их зрелая женщина. И возглас: «Костенька, братец. Свиделись, наконец». И мальчонка из-за подола её выглядывает. И мужик рядом с ней. Видный такой. На Катю как-то сладко посмотрел. Так показалось Константину Ивановичу. Конечно, тут же вертлявая мыслишка оцарапала, мол, старый ревнивец. И Катя улыбается. Тоже, верно, не ожидала такого тёплого приема. На мужика Юлиного взглянула холодно.
Переночевали у Юли. Водки за встречу не пили, хотя Юлин мужик выставил хрустальный графин. Константин Иванович показал сестре письмо из Гаврилов-Яма, так что было не до веселья.
Следующим утром уже ехали на автобусе в Гаврилов-Ям. Проезжали село Великое. Вот Храм Рождества Богородицы. Кресты с куполов сбиты. Разрушены стены подворья. Но сам храм вроде цел. Константин Иванович прислушивается к разговору двух мужчин.
«А вот здесь, – один из мужчин показывает на храм, – мы организовали зернохранилище». «Верное решение, – отзывается другой, – а то без пользы здание простаивает».
Приехав в Гаврилов-Ям, сразу направились в больницу. И там, в вестибюле на них взглянул портрет Фёдора Игнатьевича Троицкого в чёрной раме. Не заметили, как около них появилась Марина Давыдова. Обнялись, не сдерживая слёз. Потом шли по заснеженной улице до дома доктора Троицкого. На столе появилась водка, немудрёная закуска. Помянули Фёдора Игнатьевича. «Беда не приходит одна, – проговорила Марина, – пришло сообщение из военкомата, что Петя погиб в Испании. Он же окончил летное училище, и его тут же отправили в Испанию».
– Отправили? – тихо спросила Катя.
– Конечно, сам написал заявление. Как это у нас делается. Федя, как получил известие о смерти сына, сразу слёг. Инфаркт. Умер в своей больнице. И что же я буду делать в этой огромной пустой квартире! Боже, одна!
Марина не сдерживает рыдания. Катя гладит её по голове:
– Мариночка, а дочка твоя?
– Дочка. Гастролирует по стране. Квартира у неё в Москве. Позвонит: «Мама, как здоровье? Ну, и прекрасно. Не могу долго говорить». Я не видела её уже год.
На кладбище свежая могила, запорошенная снегом. К ней протоптана узкая тропинка.
– Хожу сюда каждый Божий день. Благо, недалеко от нашей больницы, – смахивая слёзы, говорит Марина.
Из Гаврилов-Яма послали старшей дочери телеграмму с печальной вестью. А в Ярославле надо бы навестить Соню и Ваню Поспеловых. «Если не сейчас, то когда Бог даст увидеть их», – сказала Катя.
В Ярославль прибыли в полдень. Было солнечно. Звонкая капель встретила их в городе. «Будто весна перепутала своё время», – проговорил с затаённой грустью Константин Иванович. Катя поняла настроение мужа. И предложила выйти на набережную Волги.
На набережную вышли около церкви Зосимы и Савватия. Колокольня церкви была разрушена. И крест на куполе церкви отсутствовал. Пробегал мимо какой-то мужичонка. Посмотрел на них внимательно. Ехидно проговорил: «Вам прачечную, товарищи? Так вот она. У Зосимы». «Премного благодарен, мы дома бельё стираем», – ответил Константин Иванович.
Мужичонка уже с нескрываемым подозрением уставился на супругов Григорьевых. «Поди, не здешние. Проверить бы вас надо, – покачал головой, криво усмехнулся, – жалко, рядом милиционера нет». Побежал, несколько раз по-собачьи оглядываясь. «Да, времена настали», – тяжело вздохнул Константин Иванович. А Катя уже его тянет за рукав: «Давай отсюда. От греха подальше». Но Константин Иванович останавливает жену:
– Смотри, вон под деревом человек стоит, так истово молится. Похоже, что знакомый.
Катя всматривается в молящегося.
– Давай подойдём к нему, – Катя берёт под руку Константина Ивановича. И они направляются к стенам церкви. Уже видно, что это старик. Убогое и потрёпанное одеяние на нём. И он замечает, что пара незнакомцев заинтересовалась его персоной. И сам подходит к ним. Говорит с вызовом: «Ну, зовите милицию. Скажите, что я провожу нелегальные религиозные обряды…» На мгновение будто споткнулся, Взгляд его впился на Катином лице.
– Катенька, девочка. Катерина Петровна, – проговорил он потерянно.
– Каарл Францевич, – Катя смущённо разглядывает старика. Одежонка нищенская. Красные, изъеденные трахомой глаза, слезятся. Тот самый – первый директор школы в Гаврилов-Яме.
