– Да, конечно, – задумчиво отзывается Надя. Обнимает Константина Ивановича. Целует его в щёку.
Опять кончились дрова. Константин Иванович снова спустился в давешний подвал. Покойник исчез, с ним и поленница исчезла. Слава Богу, Надя договорилась с кем-то в госпитале, привезли на санках дрова, распиленные и наколотые. Поленья сложили в коридоре квартиры. Во дворе оставлять нельзя. Тут же украдут. Теперь вот трудно пройти по коридору к входной двери, только бочком. Да чего уж там, на нынешних харчах не больно-то растолстеешь. Дрова привезли два молодых парня. Надя сказала, что это «ходячие» из госпиталя. Константин Иванович стал им предлагать деньги. Но парни отказались. Сказали: нам лучше поцелуй Вашей дочки. Вот ведь, стервецы, прознали, что Наденька его дочь. А она только хохочет. У вас, мол, жёны ревнивые. Я вам каждый день письма от них передаю.
Но вот случилось событие. Радостным его трудно назвать. От Юли пришло письмо. Сообщала, что Саша в госпитале, где-то в Польше. Тяжело ранен. К Юлиному письму была приложена почтовая открытка из госпиталя. Почерк на открытке был не Сашин. Вера плакала навзрыд. И всё время повторяла: «Жив, жив».
А в апреле ещё письмо от Юли. В конверт вложен один листок. Надя только произнесла: «Сашин почерк». А потом прибежала на кухню к отцу, и так отчаянно прокричала: «Саша без ноги!», что у Константина Ивановича сердце зашлось. Он только смог проговорить: «Живой, Слава Богу». А дочка и не заметила, что отец и сам вот-вот Богу душу отдаст. Еле отдышался. Накапал себе валерьянки. Какие нынче лекарства, кроме валерьянки…
Саша был демобилизован по инвалидности в июне сорок пятого года. Предстал перед женой в форме майора. И на кителе три ряда орденских планок.
На Мойке собралась вся семья. Гришу Константин Иванович видел очень редко. И тепло и искренне с ним обнялся. А Катя лишь кивнула Константину Ивановичу с безразличной улыбкой. За всё время праздничного застолья они и словом не обмолвились.
Когда вышли на Мойку провожать Гришу и Надю, стояла пронзительно тихая, белая ночь. Александр остановился, совершенно зачарованный. «Как я мечтал об этом дне», – проговорил он.
На Невском трамваи уже не ходили. «Пойдёмте пешком, – вдруг предложил Александр, – до вашей Лиговки я за полчаса доходил. До войны, – произнёс он с нескрываемой грустью.
– Два хромоногих, что нам марафонская дистанция, – весело отзывается Гриша. Он, будто, не слышал слов Саши «до войны».
– А что! У меня немецкий протез, не хуже твоих родных ног. А? Гриша, – уже беззаботно хохочет Александр, и вдруг став серьезным, – я слышал у вас Лиговская шпана расшалилась, так у меня именной пистолет.
Александр достает из кармана кобуру. «Не надо вынимать пистолет, – останавливает его Гриша, – это как раз то, за чем охотятся Лиговские бандиты». Александр хочет возразить, что он боевой офицер. И этой шпане из Лиговских подвалов мы ещё покажем. Но слышится голос Нади: «Машина! Гриша, скорей! Папа, Вера, Саша, до свидания!» Она стоит около черной «Эмки». Катя уже в машине. Гриша, размахивая своёй палкой, торопливо ковыляет в сторону легковушки.
А дальше для Константина Ивановича дни понеслись стремительно и бесцветно. Вот Вера смущённо говорит ему, что надо бы, чтоб её сын спал на кухне вместе со своим дедом. Константин Иванович удивлённо смотрит на дочь.
– Ну, папа, ты ж понимаешь, – Вере очень неловко, что отцу надо объяснять очевидное.
– Ах, Господи. До чего же я бестолковый. Конечно, дети нынче быстро взрослеют. Во дворе ему уж точно объяснили, как дети делаются. Он с этой осени в школу поступает, – невнятно бормочет Константин Иванович.
Да вот ещё, это было, пожалуй, в конце сорок седьмого года, отменили карточную систему. С памятью у Константина Ивановича нынче не совсем. В тот день Александр уехал на завод протезно-ортопедических изделий. Протез менять. Немецкий сломался. А наш – до крови натирает Александру культю. Звонок в дверь удивил Константина Ивановича. У обоих Александров, большого и маленького имеются ключи от квартиры. Младшая дочь обещала забежать завтра. Вера в магазин помчалась, какой-то там дефицит «выбросили». Константин Иванович только что пришёл из бани, весь распаренный. Прилёг отдохнуть. И вот на тебе. Кого ещё несёт нелёгкая.
И ещё эти замки дверные, замучаешься открывать. Александр обещал слесаря пригласить, да вот с протезом у него мука.
Дверной замок на удивление легко отомкнулся. Константин Иванович видит перед собой девчушку, совсем молоденькую. Смотрит на него и молчит. «Что Вам угодно?», – полезла из Константина Ивановича старорежимная галантность. Девочка, верно, набралась храбрости, говорит: «Мне Троицкого Александра Фёдоровича».
Константин Иванович хотел, было, в том же духе продолжить разговор. Мол, по какому вопросу изволите интересоваться Александром Фёдоровичем? Но вдруг вспомнил странный визит Александра в Ярославль во время войны. Вспомнил и слова своей сестры Юли о том, что когда у Пашки, мужа Юлиного, «баба появилась, он вот также жопой вертел». Вся галантность Константина Ивановича мгновенно испарилась. Он лишь промычал нечленораздельно: «Угу». И показал на дверь в комнату. Девочка несмело вошла. Окинула, как показалось Константину Ивановичу оценивающим взглядом небогатую обстановку в комнате, уселась на стул. Константин Иванович расположился в кресле. Кресло изрядно поношенное, досталось от прежних жильцов. Девочка, уже не скрывая своего интереса, внимательно рассматривает комнату. И Константин Иванович, будто, впервой увидел, что обои на стенах оборваны и в подтёках. И на окнах краска шелушится. Проговорил, будто, оправдываясь: «Вот ремонт собираемся затеять на следующей неделе». Хотя никакого ремонта и не предполагалось. Замечает, как девочка мучительно покраснела.
– Так Вам надобен Александр Фёдорович? Он придёт нескоро. А вот жена его с минуты на минуту предстанет перед Вами.
Константин Иванович ещё не успел оценить эффект от своих старомодных реверансов, как услышал, что отпирается входная дверь, и голос Веры: «Папа, я столько всего напокупала». Константин Иванович торопливо выходит в коридор. Прикладывает палец к губам, мол, помолчи. Видит удивлённые глаза дочери.
– Там тебя ждут, – Константин Иванович кивнул в сторону открытой двери в комнату.
В плите огонь догорал. По радио объявили, что ночью будет сильный мороз. Подложил в плиту дров. Уселся на корявую раскладушку, предназначенную нынче для внука. Долго смотрел на разгорающееся пламя. Из комнаты Веры ничего не было слышно. Верно, они разговаривали негромко. Потом он услышал голос Веры. Жесткий и резкий. Такого Константин Иванович от дочери никогда не слышал. От Кати – да. Вот мать в ней заговорила: «У вас, Галя, от Троицкого ребёнок. И у меня от него ребенок. Вот пусть он и решает, с кем жить». «Папа, я еду к Наде», – слышит Константин Иванович. Потом хлопнула входная дверь.
Константин Иванович заглянул в комнату. Девочка глядела в морозное окно и улыбалась как во сне.
Александр пришёл на костылях. Константин Иванович встретил его в коридоре.
