— Трудно сказать, — он тяжело вздохнул и уселся поудобнее. Что бы с ним ни происходило, избегать разговора он был явно не намерен, и тема не казалась для него неприятной. — Тренинги личностного роста, конечно, критикуются нами, профессиональными психологами, тем более имеющими медицинское образование. Подобные программы расшатывают психику, потому что создают у их участников зависимость от ярких эмоций. Мне приходилось с трудом выводить этих людей из их состояния, когда они после таких тренингов попадали ко мне. Они заболевали депрессией, у них возникали серьезные проблемы с близкими. А как еще может быть, если в рамках подобных занятий людей заставляют ради раскрепощения танцевать в полуголом виде, утверждая, что это приведет их к богатству и карьерному успеху.
— Вы что, серьезно?
— Более чем. Не знаю, употребляла ли подобные методы Репнина, но не удивлюсь, если да. Эти тренинги сродни шарлатанству. Они преследуют только одну цель, довольно прагматичную, — сделать так, чтобы люди, заплатившие довольно скромные деньги за первую ступень, пришли и на вторую, и на третью, которые уже далеко не так доступны финансово. К следующей ступени человек, который уже попал в зависимость от тренера, сделает все, чтобы остаться в новой для него социальной группе. Тогда ему дается задание привести еще, скажем, пять рекрутов, которые тоже вовлекаются в построение пирамиды. Тренер делает все, чтобы человек полностью попал под его влияние. В ход идут все методы, даже групповой гипноз.
— Да вы что? — В голосе Марьяны звучало легкое недоверие. — А как на это можно добровольно согласиться?
— В процессе занятий человек получает очень много информации. Так много, что у него начинается легкое отупение. Домой задаются домашние задания, причем в таком количестве, чтобы вызвать дефицит сна. На первом этапе тренер добивается только одного — полного разрушения старых связей с социумом, в котором существовал человек. Он лишается привычной опоры и находит ее в лице тренера, который дает ему готовые формулы счастья. Следуй им — и все наладится.
— А потом?
— А потом — как повезет. — Быковский выглядел сейчас очень утомленным. Пожилой уставший человек сидел напротив Марьяны. Как будто он был вовсе не в отпуске, а работал над решением какой-то сложной, практически непосильной для него задачи. — Одни люди выстраивают что-то новое и тогда действительно совершают рывок вперед. Другие разрушают себя абсолютно. Ничего нового у них не получается, а вернуться к себе старому уже нельзя. Себя старого уже нет. Вот отсюда и депрессии, и возможные суицидальные мысли.
— Но почему тогда Маргарите удалось выйти сухой из воды? — недоуменно спросила Марьяна.
— Доведение до самоубийства доказать очень сложно, тем более что такого намерения у Репниной, разумеется, не было. История, к сожалению, мало чему учит. Уже лет пятьдесят назад подобные психологические тренинги пользовались большой популярность в Соединенных Штатах. Если вам это действительно интересно, милая леди, то забейте в поисковик слово «Lifesprings». Сейчас деятельность этой и аналогичных компаний в Америке под официальным строжайшим запретом, а все из-за того, что из-за нее по стране прокатилась волна самоубийств и обращений в психиатрические клиники. Репниной еще повезло, что на ее счету была только одна жертва. Видимо, девушка оказалась с неустойчивой психикой.
— Мне страшно подумать о том, как пережили эту трагедию ее близкие. — Марьяна вздрогнула, то ли от прохлады кают-компании, то ли от представленной картины. — Это несправедливо, что виновные не наказаны!
— Несправедливость ожесточает души, — согласился Быковский, — но для того, чтобы добиться возбуждения уголовного дела, желания восстановить справедливость мало.
— А для того, чтобы отомстить, достаточно? — еле слышно спросила Марьяна.
* * *
Исчезновение бокала встревожило Веденеева гораздо сильнее, чем могло показаться со стороны. Внешне он оставался таким же невозмутимым, как всегда. Именно это качество его натуры — соблюдать внешнее спокойствие в любой ситуации — страшно бесило его жену, в особенности в последнее время перед тем, как она окончательно перешла в разряд бывшей.
— Ты не человек, а бревно, кусок железа, айсберг проклятый, — кричала она и швырялась предметами, и пыталась ударить его по голове и плечам острым, крепко сжатым кулачком, а Олег лишь уворачивался от сыплющихся на него ударов и невозмутимо молчал. Лишь только раз он перехватил ее занесенную для удара руку и посмотрел прямо в лицо, и, видимо, жена усмотрела что-то такое в глубине веденеевских глаз, потому что тут же перестала визжать и отступила на шаг, пробормотав что-то сквозь стиснутые зубы.
Олег долго не мог понять, в какой именно момент он стал так плох, что с ним невозможно было не только жить, но даже просто терпеть его присутствие в квартире. Сначала, в тот самый момент, когда он терпеливо слушал про «плесните колдовства в хрустальный мрак бокала», был хорош, и потом, когда приносил очень солидную по меркам их родного города зарплату, тоже. И когда гулял с сыном, толкая коляску по раскисшему весеннему снегу, и когда использовал магию своих глаз, темно-серых, как асфальт после дождя, чтобы устроить сына в детский сад, в котором категорически не было мест, но он улыбнулся заведующей, посмотрел внимательно и ласково, как умел смотреть только он, и сынишку взяли.
Он точно устраивал жену, когда вскапывал грядки на даче ее родителей, когда встречал ее с девичников и знал, что она хвасталась им, моряком, красавцем и добытчиком, перед подругами, когда они ездили в первый свой заграничный отпуск в Турцию, и он с улыбкой наблюдал, как она, визжа, убегает от лениво нападающих на нее волн.
Ее огорчали только его рейсы, в которые он уходил надолго, месяца на три, а то и на четыре. И постепенно недовольство его отлучками перевесило все остальные видимые достоинства, и Олег долго не мог взять в толк, когда же это случилось, пока не понял, что причина проста и банальна. Его жена полюбила другого. Другой был мэром их славного города и мог дать жене гораздо больше материальных благ, чем какой-то там моряк, пусть даже и помощник капитана круизного лайнера. А то, что у него не было бездонных графитовых глаз и косой сажени в плечах, так с лица воду не пить, а уж пятидесятилетней выдержки «Хеннесси» — тем более.
Уход жены Веденеев воспринял не как трагедию, а как предательство. Предательства он не прощал, по-этому подвел черту под всей своей прежней жизнью и уехал так далеко, как только смог. Видеться с сыном жена запретила, и Веденеев не нарушал ее запрета, стараясь как можно реже возвращаться даже не домой, а в страну, где воздух был отравлен предательством. Пламя, бушевавшее в нем, было достаточно сильным и не угасало со временем, ровно и мощно гудело во внутренних трубах, но не вырывалось наружу. Для всех, кто его знал, он был спокойным, успешным, уравновешенным человеком, живущим в полной гармонии как с собой, так и окружающим миром.
Сейчас, когда он вошел в рубку, лицо его, как всегда, ничего не выражало. Стоящий у штурвала Озеров покосился, но ничего не сказал, бровями выразив вопрос: «Место у штурвала уступить?» Олег также молча покачал головой, подошел к ветровому стеклу, уставился на бесконечную синь расстилавшегося впереди моря, далеко на горизонте сливавшегося в объятиях неба. На этот союз двух стихий он мог смотреть бесконечно.
