Культуры равенства и неравенства
Еще одна демаркационная линия разделяет культуры по критерию распределения ресурсов (например, земли, еды, материальной продукции, власти, престижа)
{492}. В обществах охотников-собирателей, как мы вскоре увидим, на протяжении всей истории человечества обычно устанавливалась культура равенства. Неравенство возникло после появления «благ», т. е. того, чем можно владеть и что накапливать. А они, блага, начали накапливаться, когда одомашнили животных и стало развиваться сельское хозяйство. Количество благ отражает процесс накопления излишков, специализации ремесел, усложнения технологий. Чем больше благ, тем больше потенциальное неравенство. Помимо этого, неравенство сильнейшим образом разрастается, когда культура «додумывается» до наследования внутри семьи. А уж после этого устанавливается настоящее царство неравенства. Среди традиционных пастушеских обществ или малых сельскохозяйственных групп уровень неравенства по критерию распределения богатства равен или даже превосходит таковой в индустриальных обществах с наивысшими показателями неравенства.
Почему культуры неравенства господствуют в мире, замещая повсеместно эгалитарные общества? Петр Турчин, который занимается вопросами популяционной биологии, считает, что культура неравенства идеально устроена для завоевательных походов, у них уже имеется установленная вертикаль подчинения
{493}. Вдобавок ко всему и теоретические, и эмпирические исследования показывают, что в нестабильной обстановке общества с неравным распределением ресурсов «способны лучше переживать дефицит ресурсов за счет сдвига максимальной смертности на низшие классы». Иначе говоря, в тяжелые времена неравный доступ к ресурсам означает неравное распределение горя и смертей. Стоит заметить, что неравенство – не единственный ответ на нестабильность условий; охотники-собиратели в этой ситуации выигрывают за счет своей мобильности: они могут сняться с места и уйти.
Тысячелетний путь установления неравенства привел к положению, когда западные общества чрезвычайно отличаются по показателями расслоения, попадая на разные концы шкалы.
Одно отличие касается т. н. социального капитала. Экономический капитал – это вся совокупность товаров, услуг и финансовых ресурсов. Социальным капиталом называют совокупность таких социальных ресурсов, как доверие, ответная благодарность, взаимопомощь. Хотите быстро получить представление о социальном капитале какого-нибудь общества? Задайте два вопроса. Первый: «Можно ли доверять людям в общем и целом?» Если большинство опрошенных ответит «да», то в их обществах меньше запретов, там люди присматривают за чужими детишками и вмешиваются не в «свое» дело, хотя могли бы сделать вид, что не заметили неприглядной ситуации. Второй вопрос – о количестве организаций, в которых состоят члены данного общества, начиная от чисто развлекательных (к примеру, футбольного клуба) и до жизненно важных (скажем, профсоюзов, советов жильцов дома, касс взаимопомощи). В обществах с высоким уровнем участия в таких организациях люди инициативны, уверены в эффективности своих действий, а прозрачность функционирования этих объединений дает им ощущение, что можно что-то изменить. Человек, чувствующий себя бессильным, не вступает в подобные организации.
Проще говоря, культуры с большим расслоением по уровню доходов имеют одновременно и меньший социальный капитал
{494}. Доверие требует взаимности, а взаимность требует равенства, тогда как суть иерархии – в доминировании и асимметрии. Кроме того, в культурах с заметным неравенством в распределении благ почти всегда столь же смещены и доступ к власти, и возможность эффективно воздействовать на ситуацию, и стать заметным. (Например, с ростом расслоения по уровню доходов падает общее число участвующих в голосовании.) По определению, практически невозможно создать общество одновременно и с сильным экономическим неравенством, и с мощным социальным капиталом. Или, если перевести все это с языка социологии, при значительном неравенстве люди относятся друг другу с пренебрежением.
Это можно продемонстрировать разными способами в масштабе страны, штата, провинции, метрополии или небольшого города западного мира. Чем больше расслоение, тем меньше люди помогают друг другу (в условиях эксперимента), а в экономических играх менее щедры и готовы к сотрудничеству. Ранее в этой главе я рассказывал о том, как по-разному дети в разных культурах третируют друг друга, а также об антисоциальных наказаниях, когда в ситуации экономических игр игроки штрафуют своих чрезмерно щедрых товарищей сильнее, нежели жуликов
[265]. Исследования этого явления показали, что высокий уровень неравенства и/или низкий уровень социального капитала в стране предсказывают высокую степень третирования и антисоциального наказания
{495}.
В главе 11 мы рассмотрим психологическую основу взглядов на социоэкономический статус (СЭС); неудивительно, что те, кто наверху, весьма изобретательно объясняют свое высокое положение
{496}. Чем больше расслоение, тем крепче верхушка держится за мифы о скрытой благодати субординации: «Может, они и бедны, но по меньшей мере счастливы/любимы/честны». По словам автора одной из статей, «сообществам, где присутствует неравенство, необходима амбивалентность для поддержания стабильности в системе: у одних групп больше благ, а другим в компенсацию так или иначе придается положительный социальный образ».
Культура неравенства делает людей менее добрыми. А также менее здоровыми. Этим объясняется явление расслоения в обществе по критерию здоровья, а именно: соотношение социоэкономического статуса и здоровья в любой культуре одинаково – чем человек беднее, тем хуже его здоровье, тем чаще он болеет, тем тяжелее последствия болезней и тем короче ожидаемая продолжительность его жизни
{497}.
