Кроме чувства превосходства, ощущение Мы строится вокруг совместных обязательств, желания и ожидания общности, а это срабатывает, может быть, еще сильнее
{624}. Базовая суть мысленного настроя на Своих выражается в образовании неслучайных кластеров, внутри которых положительные взаимодействия будут чаще ожидаемого. Как мы видели в главе 10, наиболее рациональная стратегия в однораундовой дилемме заключенного – это предать. Кооперирование возрастает, если в игре неопределенное количество раундов, и тогда репутация игрока тоже имеет значение. Группы по определению играют много раундов, и в них имеются все средства распространить информацию, что кто-то повел себя подло.
Это чувство локтя нетрудно увидеть в экономических играх: игроки проявляют больше доверия, щедрости, помощи по отношению к членам своей группы по сравнению с чужой (даже с минимальной групповой парадигмой, когда игрокам известно, что группирование проведено по условному признаку)
{625}. У шимпанзе выявляется тот же элемент доверия, когда им приходится выбирать между: а) гарантированной, но не очень вкусной едой и б) вкуснейшей едой плюс необходимостью делиться с товарищем. Шимпанзе выбирают второй вариант, если этот товарищ является партнером по грумингу.
Кроме того, если настроить человека таким образом, чтобы он считал жертву насилия Своим, а не Чужим, то вероятность его вмешательства в ситуацию увеличивается. И вспомните еще из главы 3, как футбольные болельщики с большей охотой помогают пострадавшему зрителю, если он одет в майку местной команды
{626}.
Повышенная просоциальность у членов группы даже не требует личного взаимодействия. Одно из исследований предлагало респондентам из полярно разных этнических общностей заполнить опросник. Дело происходило прямо рядом с почтовым ящиком, а на опросник уже была приклеена марка, так что оставалось только поставить галочки и опустить его в щель. Так вот, люди чаще это делали, если опросник был в поддержку их этнической группы
{627}.
Обязательства по отношению к членам своей группы проявляются в том, что люди чувствуют бо́льшую необходимость что-то менять, если вред нанесен кому-то из Своих, нежели когда пострадал кто-то Чужой. Когда дело касается Своих, люди обычно что-то исправляют в отношении самого пострадавшего и ведут себя более доброжелательно в рамках всей группы. Но часто внутригрупповые исправления принимают форму антисоциального поведения по отношению к Чужой группе. Кроме того, в подобных обстоятельствах чем более виноватым по отношению к группе чувствует себя человек, тем более скверно он ведет себя по отношению к Чужим
{628}.
Таким образом, иногда вы помогаете Своим напрямую, а иногда – нанося вред Чужим. Такое поведение поднимает вопрос о внутригрупповой узости интересов: мы хотим, чтобы наша группа процветала или просто чтобы Мы были лучше Их? Если мы принимаем первый сценарий, то нам следует отдать все силы росту абсолютных показателей внутригруппового благосостояния, а что получат Они – не имеет значения. Если мы выбираем второй вариант, то нам нужно максимально увеличить разрыв между Нами и Ними.
Происходит и то и другое. В ситуации антагонистической игры
[346] вполне обоснованна стратегия получать больше вместо того, чтобы получать много, при условии, что, скажем, только одна команда может победить и победы с результатами 1:0, 10:0 или 10:9 равнозначны. Интересно, что у ярых болельщиков мезолимбическая дофаминовая система одинаково активируется и при выигрыше своей команды, и когда главный противник проигрывает третьей команде
[347]
{629}. Тут и злорадство, и ликование, вот уж и вправду «твоя беда – моя победа!».
Проблемы возникают, когда неантагонистическая игра воспринимается как антагонистическая (победитель-забирает-все)
{630}. Довольно глупо считать себя победителями в третьей мировой войне, если в результате победы у Нас останется два домика-развалюхи и три лучинки, а у Них – всего один домишко и одна лучинка
[348]. Такой образ мыслей привел к кошмарным последствиям во время Первой мировой войны. У Антанты было больше ресурсов, и тогда британский главнокомандующий Дуглас Хейг объявил стратегию «систематических потерь», требуя от своих войск непрерывного наступления вне зависимости от количества убитых англичан – только чтобы немцы все время несли как минимум такие же потери.
