Мы принадлежим к самым разным категориальным группам Мы/Они. Иногда одна группа подменяет другую: например, если раздел проходит по категории «разбираюсь / не разбираюсь в черной икре», то эта же линия раздела указывает на группирование по категории социоэкономического статуса.
Как мы заметили, ключевым элементом принадлежности к разнообразным группам Своих является легкость, с которой мы выбираем приоритетную принадлежность. Знаменитый эксперимент, описанный в главе 3, продемонстрировал мощь стереотипных представлений о способностях женщин-азиаток к математике. Считается, что азиаты способны к математике, а женщины – нет. Перед экзаменом половину участниц настроили на мысль, что они азиатки, – и их отметки улучшились. Другую половину настроили на гендерную принадлежность. И их отметки за экзамен ухудшились. И даже больше: уровень активности в участках коры, вовлеченных в решение математических задач, менялся соответствующим образом
[363]
{658}.
Мы также осознаем, что и другие принадлежат к различным категориям Своих и тоже переключают внимание на наиболее значимые в конкретный момент категории. Неудивительно, что большое количество литературы на эту тему посвящено расовым вопросам, причем в основном обсуждается, насколько процесс размежевания на Своих и Чужих подавляет все остальные процессы.
Первичность расы интуитивно очевидна. Прежде всего расовые признаки биологические и они сразу видны, отсюда неизбежно следует цепь однобоких рассуждений
{659}. Тут же сами собой возникают мысли и об эволюции: люди развивались в таких условиях, где именно цвет кожи указывал, что тот, другой человек – Чужой. Важность категории «раса» просматривается во всякой культуре: поразительно высокий процент культур предлагает статусное деление по признаку цвета кожи; в этот процент входят и традиционные культуры (до их контакта с Западом), в которых – с немногочисленными исключениями вроде айнов, низкоранговой малой народности Японии, – более светлый оттенок кожи означает и более высокий статус как внутри групп, так и по межгрупповой иерархии.
Но такие интуитивные выводы ненадежны. Во-первых, раса – пусть она и обусловлена некоторым образом биологически – все же является биологическим континуумом, а не отдельной категорией: например, генетическая изменчивость в пределах одной расы, как правило, так же велика, как и межрасовая, если вы, конечно, не делаете выборку предвзято. Это становится очевидным, если посмотреть на диапазон вариаций, связанных с расой: сравните сицилийца со шведом или сенегальского фермера с эфиопским пастухом
[364].
«Эволюционный» аргумент тоже не выдерживает критики. Расовые различия, появившиеся в процессе эволюции сравнительно недавно, не очень значимы для размежевания. Самым Чужым для наших предков охотников-собирателей был человек, который приходил из поселения, отстоящего на день-два пути, тогда как до ближайшего человека другой расы добираться пришлось бы за тысячи верст; таким образом, с эволюционной точки зрения встречи с людьми «другого цвета» мало что объясняют.
Не получается также свести расы в устойчивую, биологически обоснованную систему. Согласно переписи населения в США, в разные исторические моменты мексиканцы и армяне относились к отдельным расам; южные итальянцы считались иной расой, нежели северные европейцы; человек с одним черным прапрадедушкой и семью белыми прародителями считался белым в Орегоне и черным во Флориде. Мы имеем дело с расой как с культурным, а не биологическим феноменом
{660}.
