Мой любимый пример проявления конформизма у животных до такой степени напоминает человеческое поведение, что кажется, будто он подсмотрен в коридорах старшей школы. Гусак положил глаз на гусыню, а она, чуждая романтизму, отвергает его. Тогда экспериментаторы со всех сторон обставляют страдальца чучелами самых соблазнительных красавиц-гусынь: смотрите, мол, какой гусак шикарный, все девчонки за ним бегают. И вскоре – да-да! – гордячка пристраивается рядом с ним, расталкивая неподвижных соперниц
{742}.
Еще более явный случай «животного» конформизма описал Франс де Вааль в своих изумительных исследованиях. Из двух групп шимпанзе отделили альфа-самок и показали им, как открывается шкатулка с секретом, содержащая еду. Самое важное: самкам продемонстрировали разные способы открывать эту шкатулку, причем оба способа одинаково трудные. Стоило обезьянам освоить сложную задачу открывания шкатулки, как они помчались к товарищам хвастаться новым умением и с гордостью открывали шкатулку перед каждым любопытным. В конце концов все сородичи получили доступ к этой шкатулке и быстро научились справляться с секретом, копируя действия альфа-самки
{743}.
Да, это прекрасная демонстрация распространения культурной информации. Но в действительности там все оказалось еще интереснее. Случалось, что какой-нибудь шимпанзе вдруг открывал коробку иным способом – но вскоре он переходил обратно на первый, «принятый» способ. Просто потому, что все остальные так делали
[401]. Подобный же результат дали эксперименты с обезьянками капуцинами и дикими птицами.
Итак, животные выбирают определенный способ поведения не потому, что он лучше, а потому, что остальные поступают так же. Даже еще удивительнее: конформизм у животных может пойти им во вред. В эксперименте 2013 г. Эндрю Уайтен из Сент-Эндрюсского университета выдал мартышкам-верветкам две корзины с кукурузой: в одной была кукуруза, покрашенная в розовый цвет, а в другой – в голубой
{744}. Кукуруза одного цвета была вкусной, а в другую добавили горечи. Мартышки научились избегать горькой кукурузы и месяц спустя ели кукурузу только «вкусного» цвета – даже после того, как в початки другой окраски перестали добавлять горькую приправу.
Рождавшиеся малыши и перешедшие из других групп взрослые учились выбирать для еды то же, что и все остальные. Другими словами, половина годной пищи пропадала из-за того, что ее потенциальные едоки чувствовали необходимость «быть как все» – брести со стадом, как овцы, прыгать со скалы, как лемминги. Вот аналогичный и яркий пример из жизни людей: при угрозе жизни (например, пожар в ресторане) люди часто пытаются спастись, следуя за толпой, хотя знают, что бегут не в том направлении.
В определенном возрасте у людей особо заметно, насколько глубоки корни конформизма и послушания. Как подробно разбиралось в главе 7, миллионы работ написаны по поводу конформизма у детей и давления сверстников. В одном добротном исследовании был продемонстрирован постепенный ряд проявлений конформизма при переходе от животных к людям. Мы говорим о работе, в которой шимпанзе с большей готовностью подхватывал какое-то поведение, если наблюдал его у трех особей по разу, чем если это действие три раза повторяла одна особь. То же самое наблюдалось и у двухлетних детей.
Мы реагируем конформистски и в духе повиновения с поразительной быстротой: мозгу обычного человека требуется меньше 200 мс для фиксации того, что группа выбрала ответ, отличный от того, что дал он, и 380 мс – для активации определенного контура, предсказывающего смену мнения. Наши мозги устроены таким образом, чтобы помочь нам встроиться в коллектив меньше чем за секунду
{745}.
Нейронная основа
Описанное выше исследование поднимает вопрос, что происходит в мозге при нашем встраивании в коллектив. На сцене появляются уже известные нам исполнители, знакомые участки мозга.
Повсеместно принятая теория социальной идентичности гласит, что на формирование нашего самовосприятия сильнейшим образом влияет социальный контекст, т. е. группа, с которой мы себя идентифицируем или не идентифицируем
[402]
{746}. Согласно данной теории, проявление конформизма и повиновения – это, безусловно, способ избежать наказания. Но в той же мере, если не больше, этим можно получить позитивные ощущения от «вписывания в коллектив». Когда мы подражаем чьим-то действиям, у нас активируется дофаминовая мезолимбическая система
[403]. Когда в тестах мы совершаем неправильный выбор, то снижение дофаминэргических показателей оказывается меньше, если эта ошибка коллективная, нежели если это было единоличное решение. Принадлежность к группе ведет к ощущению безопасности.
