Во многих случаях нам удается ухватить материальную основу природных способностей. Так, у одних быстро и медленно сокращающиеся мышечные волокна находятся в оптимальном соотношении – и вот перед нами шестовик от природы. А у других голосовые связки такой идеальной формы, что модулируют особые бархатные тона (я здесь просто импровизирую), и вот мы слышим волшебный, завораживающий голос. У третьих великолепное соотношение нейромедиаторов, рецепторов, транскрипционных факторов и т. д. – это будет мозг с высочайшей способностью к абстракции. И точно так же мы можем представить себе материальную основу середнячков или вовсе бездарей, будь то прыжки, пение, абстрактное мышление или любая другая способность.
Но достижения, подобные Вильминым, смотрятся совсем иначе. Ничего не выходит, все ужасно и больно, и мучительно, но вы не останавливаетесь, продолжаете и продолжаете, уже пора устроить себе выходной, сходить в кино с друзьями, но нет – тренировки не прекращаются; как соблазнительно передохнуть, ведь никто на вас не смотрит, любой бы так поступил, но нельзя, вы же знаете, это не дело – прерываться сейчас. И в подобных случаях вся эта тягомотина с нейромедиаторами и рецепторами видится чуть ли не лишней, думать о них тяжело, почти невозможно, настолько они неуместны, когда налицо один лишь подвиг воли. Все предстает в ином свете, более простом – перед нами гомункулус, настроенный на железную протестантскую трудовую этику и присыпанный сверху щепотью магического порошка правильного сорта.
У нас есть весьма показательный пример подобного дуализма свободы воли. Это Джерри Сандаски, тренер футбольной команды Пенсильвании, жуткий серийный насильник-педофил. После вынесения ему приговора на сайте CNN был опубликован материал с провокационным названием «Заслуживают ли педофилы сочувствия?» (Do pedophiles deserve sympathy?). Его автор, Джеймс Кантор из Торонтского университета, сделал обзор нейробиологических причин педофилии. К примеру, если проследить семейные истории подобных людей, то окажется, что, скорее всего, педофилия в какой-то степени связана с генами. У педофилов заметно повышена доля черепно-мозговых детских травм. Также выявились данные о гормональных нарушениях во время внутриутробного развития. Означает ли все это, что человек обречен навсегда оставаться рабом биологической матрицы, что некоторым людям просто суждено быть такими, какие они есть? Именно так. Кантор заключает: «У человека нет выбора, становиться ему педофилом или нет»
{927}.
Все правильно и смело. Но затем Кантор совершает гигантский прыжок к ограниченной свободе воли. Должны ли мы, зная всю эту биологию, уменьшать ответственность Сандаски и смягчать ему наказание? Нет. «Человек не может отказаться от своей педофилии, но он в состоянии сделать выбор не быть растлителем детей».
Так выглядит дихотомия предположительной ограниченной свободы воли:
Вот лишь некоторые из множества факторов, описанных в этой книге, которые могут влиять на проявление твердости гомункулусом из правой колонки: уровень глюкозы в крови, социоэкономический статус семьи, черепно-мозговые травмы, качество и количество сна, условия внутриутробного развития, стресс и уровень глюкокортикоидов, уровень боли, болезнь Паркинсона и побочные эффекты лекарств от нее, послеродовая гипоксия, вариант гена дофаминового рецептора D4, инсульт лобной коры, детские травмы, когнитивная нагрузка за последние несколько минут, вариант гена МАО-А, заражение паразитарной инфекцией, ген болезни Хантингтона, уровень свинца в водопроводной воде в период детского развития ребенка, принадлежность к индивидуалистической или коллективистской культуре, наличие привлекательной девушки в поле зрения парня-гетеросексуала, ощущение запаха пота от перепуганного соседа. Список можно продолжать и продолжать. Из всех установок ограниченной свободы воли та, что приписывает природные склонности биологии, а усердие – свободе воли или позыв – биологии, а сопротивление ему – свободе воли, является наиболее распространенной и наиболее разрушительной. «Вы здорово потрудились» и «Как же вы умны» – суть следствие одних и тех же физических и вытекающих из них биологических законов. И согласимся, что растление малолетних является продуктом биологии ровно настолько же, насколько и педофилия. Можно, конечно, думать и по-другому – на то у нас имеется народная психология.
Но можно ли из этих рассуждений извлечь нечто полезное?
Как я уже отмечал, самым ярым противником использования нейробиологии в системе правосудия является Стивен Морс, писавший на эту тему много и с толком
{928}. Он активно защищает свободу воли и считает ее вполне отвечающей требованиям детерминированного мира. При этом у него нет претензий к правилу Макнотена, он признает, что при серьезных дефектах мозга ответственность за поступки снижается: «Некоторые факторы, такие как потеря способности к рассудочной деятельности и контролю, могут служить оправданием». Однако, как он полагает, за исключением подобных редких случаев нейробиология не может предложить никакой альтернативы личной ответственности. И язвительно добавляет: «Мозги не убивают людей, людей убивают люди».
С подачи Морса скептицизм относительно «участия» нейробиологии в судебных заседаниях сильно окреп. Особенно непереносима для него повальная мода на т. н. нейрокриминологию и нейрозаконодательство. Блестяще владея словом
[488], он хлестко высмеял эту моду, анонсировав свежеоткрытую им болезнь, которой дал название «синдром мозговой увлеченности». Люди заражаются замечательными открытиями нейробиологии, их лихорадит от восторга, и, находясь во власти чувства значимости нейробиологической науки, заболевшие начинают провозглашать морально-этические и юридические лозунги, что, мол, новая нейробиология не допускает или новая нейробиология входит в противоречие.
Одно из его совершенно справедливых критических замечаний имеет сугубо практическое значение. Как отмечалось выше, он выразил обеспокоенность, что, впечатлившись красотой картинок с отсканированным мозгом, судьи будут придавать излишний вес результатам нейросканирования. В этой связи Морс назвал нейробиологию «детерминизмом дня, притягательным сегодня настолько же, насколько до того вдохновляли психологический или генетический детерминизм… Единственное отличие от прежних увлечений – это более красивые картинки, которые к тому же выглядят более по-ученому».
