А когда перед нами протянулись желто-бурые просторы непаханой степи, воины развернулись в лихую конную лаву и с гиканьем поскакали к блестящей на солнце белой полоске озерца.
– Мы заночуем тут, – сказал я проводнику и кинул ему серебряную монетку. – Приведи дека овец, и я куплю их у тебя.
Эллины в те времена еще использовали в качестве цифр буквы. «Дека» – означало десять. Агапит ответил:
– Если господин так желает…
Он не прощаясь, потрусил в сторону желтых от стерни, уже убранных полей.
* * *
Ночью небо затянули облака. Звезды исчезли одна за другой, тонкий месяц поглотила тьма. Пошел дождь: неумолимый, резкий и густой. Косые струи полоскали землю, и пока мы пытались защитить пламя костра, прикрывая его попонами-шкурами, сами промокли, будто погрузились в воды озера, на берегу которого стояли лагерем, с головой.
Вода капала с края моего шлема, стекала по шее и забиралась под панцирь. Я невольно содрогался от холода. Заснуть было нелегко, и, сидя спиной к спине с Авасием, который точил свой меч, я старался расслабить тело, чтобы унять дрожь. Я заметил, что дождь поутих, когда услышал, как точильный камень со скрипом пополз вниз по лезвию.
– Пазака, когда все кончится, что мы будем делать? – спросил Авасий.
И снова я не смог ответить ему сразу, без раздумий. Ведь за этой войной, скорее всего, в этом мире нас уже ожидает новый вызов. Вряд ли мой друг мечтает вернуться к своей семье, и ни за что не поверю, что он хочет осесть где-нибудь на земле. На самом деле мне было нечего сказать Авасию. Сам я жил сегодняшним днем, ничего не загадывая на будущее. Так сложилось и там, в будущем: я жил, ни о чем не мечтая. На это не было ни времени, ни сил. Я учился, тренировался и сражался. Интересно, о чем мечтает моя тень, телохранитель и друг?
– Представь прямо сейчас, что все уже закончилось. Чем бы ты хотел заняться?
Авасий тоже не спешил с ответом. Какое-то время мы молчали, слушая дождь. Наконец, парень ответил:
– Я бы хотел увидеть, как люди живут за Понтом…
– Так и будет! – мне было приятно обещать ему это.
Обрадованный парень вскочил на ноги, а я, вдруг потеряв опору, чуть было не свалился на спину. Подумалось, что мечта Авасия – повидать мир, и мне по душе.
Казалось, рассвет никогда не наступит, а если и наступит, мы к тому времени так замерзнем и вымокнем, что не сможем шевельнуться. Но наконец-то небо по ту сторону озера стало слегка сереть. Этот серый цвет расползался, как пятно. Дождь все еще моросил, но уже в более тонких тучах на востоке образовался красный разрыв – и внезапно наступил день, хотя пасмурный свет все еще прошивали серебряные нити дождя.
Мы сводили лошадей к озеру на водопой и стреножили немного в стороне от раскисшего от дождя, вытоптанного за ночь поля. Потом мы развели с десяток костров. Правда, у нас ушла целая вечность на то, чтобы разжечь огонь. Многие воины везли с собой в кожаных мешках сухую растопку, но все промокло, как только попало под дождь.
В конце концов Лид и братья соорудили грубый навес из своих плащей, и я услышал, как металл ударил по кремню, а потом увидел первый завиток дыма. Наконец, пламя занялось, и мы смогли подложить в него влажных дров. Поленья шипели, исходя паром, и трещали, но все-таки мы хоть немного согрелись. А потом я услышал голос тестя. Артаз перерезал своим акинаком горло барашку и, сцеживая кровь в пламя, возносил молитву Папаю
[54]: «О Великий! Дай нам добро, если мы даже не просим его! Но избавь нас от зла, хотя бы мы и просили тебя о нем!»
Аппи и Табити тоже получили возлияния и жертвенный дым. Но странное дело – дождь перестал моросить, и солнце вдруг засветило ярко и жарко! Будто боги, к которым обращался Артаз и вправду услышали его…
Глава 19
Лагерь номадов был похож на город – столько там было людей и оживления. За шатрами и кибитками воинов, дымами костров я не разглядел стен Керкинитиды. Толпа мужчин и женщин в полотняных и шерстяных одеждах, снующих туда-сюда, вынудила нас остановиться перед повозками, приставленными одна к одной так, чтобы защитить лагерь от нападения врага. Правда, кто мог осмелиться на такое безрассудство, я не мог предположить, ведь воинов в этом лагере было очень много. Сотни, а может, и тысячи. Скорее всего, жители осажденного полиса с ужасом взирали на лагерь кочевников.
За три дня мы доскакали от Калос Лимен до Керкинитиды, и я не ожидал увидеть перед собой сколотскую орду. Сколотской эту толпу я называю по привычке. Этнограф из моей прошлой жизни, из двадцатого века, наверняка бы пришел в восторг от возможности увидеть и описать роксоланов и языгов – это сарматы Гнура, и их союзников – будинов, нервов, паралатов и калепидов. Племен и народов тут собралось куда больше, чем я на тот момент знал…
С моря задул ветер. Он гнал волны едкого дыма. Запах показался знакомым. Пахло войной, когда в пожарищах сгорала плоть и кости. Наверное, в этом лагере давно спалили все запасы дерева и теперь сжигали кости животных.
Скот кочевников сбился около возов и войлочных шатров. Запыленные овцы блеяли от жажды, отчаянно ревели быки, и только привязанные к возам кони терпеливо ощупывали губами вытоптанную землю, пытаясь найти какую-нибудь травинку.
Я смотрел на лагерь номадов и понимал – мы едва не опоздали. Скоро обязательно что-нибудь произойдет. Эта толпа воинов и их животные не смогут долго оставаться на этом месте. Осада Керкинитиды вот-вот закончится!
Сквозь серые тяжелые тучи время от времени проглядывают солнечные лучи, и в такие мгновения окружающий пейзаж напоминает человека, который нарочно хмурится, чтобы подавить улыбку. Моя улыбка со стороны, наверное, выглядит вымученной. Стараюсь скрыть разочарование и усталость. Уставившись в пространство, я мысленно еще раз проверяю итог от всего увиденного: для воинов балы нужно искать другое место, а мне все же придется войти в смердящий лагерь сколотов и найти там Гнура.
Артаз тогда находился рядом, по правую от меня руку. Он горделиво восседал на вороном жеребце. Теперь уже на своем. Алиша – любящая дочь, подарила ему коня, отобранного мной у меланхленов. Впрочем, я не обижаюсь на жену. Уже привык к своему Рыжику, но вороной красавец понравился мне сразу, как только увидел его. Потрепав Артазова коня за гриву, я сказал тестю:
– Мне нужно найти роксолана Гнура. Для этого не нужны все наши воины, хватит Авасия и Лида. Найди подходящее для стоянки место и пришли к этим воротам братьев. Мы будем ожидать их тут, – я указал на проход между телегами, по которому в лагерь ходили водоносы.
Вместо ответа он покачал головой, соглашаясь. Прежде чем развернуть коня, пробурчал в седеющие усы:
– Не горячись, Фароат…
Я рефлексивно кивнул и, провожая взглядом Артаза, пытался определиться в отношении его реплики. Досье на тестя уже давно было составлено из тысячи мелочей в его поведении и важных для меня поступков, но даже отдельные реплики наводят на упущенную когда-то мысль и вполне могут лечь в основу моего досье. Чего он опасается? О чем волнуется и что имеет в виду?
